Аркадий Ваксберг - Лиля Брик. Жизнь и судьба

«Никому не удастся, — сказал Константин Симонов, — оторвать от Маяковского Лилю Брик. Попытки эти смешны и бесплодны».

Восьмидесятипятилетний Виктор Шкловский не мог стоять на ногах и произнес свою речь, сидя на стуле. То была не речь, а крик: «Маяковского, великого поэта, убили. Не живого — убили после его смерти. Его разрубили на цитаты. Лиля защищала его — и при жизни, и после смерти. Они ей мстили за это. Но вытравить Маяковского из сердца не дано никому! И Лилю не вытравить тоже...»

Вся в черном, безмолвно стояла, склонив голову, прошедшая ГУЛАГ Софья Шемардина — Сонка. Ей дали слово. «Великая защитница всех обиженных» — так сказала она о Лиле. О том же говорила и Рита Райт: «Если бы все, кому ты помогала, пришли сюда, то им не хватило бы здесь места». Голос ее сорвался, и она замолчала.

Главный режиссер Московского театра сатиры, ученик и сотрудник Мейерхольда Валентин Плучек вспоминал о «содружестве великих талантов», в котором роль Лили была «огромной и бесспорной». Он рассказывал о том, как помогала Лиля восстановить в годы «оттепели» на театральной сцене пьесы Маяковского «Баня» и «Клоп».

Из Тбилиси прилетел на похороны Сергей Параджанов. Он привез с собой сына Сурена — мальчика, который никогда не видел Лилю живой и о котором она так заботилась, когда отец томился в лагере, — посылала ему одежду и дорогие подарки. «Побелевший, растрепанный, заросший седой щетиной, с остановившимися глазами» — таким запомнился в тот день Параджанов одному из очевидцев. Он стоял в стороне, от всего отрешенный. «Сестра моя! — вдруг выкрикнул он в горькой и торжественной тишине. — Друг мой! Никто на земле, кроме тебя, не смог бы возвратить мне свободу. Ты вырвала меня из застенков, вернула меня мирозданию, жизни».

В том же самом крематории, где огню был предан Маяковский, состоялась и кремация Лили. С последним надгробным: словом к ней обратились поэтесса Маргарита Алигер и один из старейших режиссеров советского кино, Александр Зархи. Потом все было кончено.

Василий Васильевич Катанян уже нашел укрытое среди ее бумаг письмо-завещание Лили, написанное десятью годами раньше, когда она всерьез помышляла о самоубийстве. Лиля просила развеять ее прах где-нибудь в Подмосковье. Вероятнее всего, ей хотелось быть погребенной рядом с Владимиром Маяковским, но она знала, что эта просьба обрекла бы близких на мучительные хождения по инстанциям, а ее саму на посмертные унижения. Урна с прахом Маяковского захоронена на «правительственном» Новодевичьем кладбище, — по советским критериям Лиля на эту честь «не тянула», а женой, опять-таки по советским критериям, не считалась. Вся банда ее хулителей непременно кинулась бы в бой, защищая прах «пролетарского трибуна» от соседства с его «убийцей». Омерзительный Суслов быт еще жив, и он бы такого «кощунства» не допустил.

Хорошо сознавая свою посмертную судьбу, Лиля распорядилась собою так, чтобы не дать возможности никому помешать исполнению принятого ею решения. Воля ее была исполнена: прах развеян в поле неподалеку от одного из самых живописных мест Подмосковья — старинного Звенигорода. Там теперь стоит камень с выбитыми на нем инициалами: ЛЮБ.

Прошли годы. Полностью стерлась память о тех, кто ее травил. Их имена сохранились в истории лишь потому, что они принимали участие в гонениях на нее. Ничего нового в этом нет: такова судьба всех бездарностей и мракобесов, которых сжигает зоологическая ненависть к индивидуальности и таланту. О Лиле написаны за это время тысячи строк мемуарных свидетельств, над ее архивом работают исследователи, о ней пишут книги, снимают фильмы. Устроенная в Берлине выставка «Мир Лили Брик» привлекла к себе внимание знатоков и ценителей из множества стран. И все-таки загадка этой хрупкой женщины, устоявшей перед всеми ветрами жестокой эпохи, преодолевшей клевету и ненависть, интриги и нападки очень влиятельных, очень могущественных людей, миновавшей рифы Кремля и Лубянки и до последних своих дней восхищавшей самых замечательных людей века, — эта загадка так и осталась до конца не разгаданной. «Быть женщиной — великий шаг, — утверждал Борис Пастернак, — сводить с ума— геройство». Если это так, а это действительно так, то Лиля свершала героические подвиги множество раз.

В недавно опубликованных мемуарах драматург Леонид Зорин, пытаясь, как и многие другие, постигнуть секрет этой необыкновенной женщины, дал очень близкий к истине, и все равно неполный, ее психологический портрет, которым можно, пожалуй, завершить это жизнеописание. «Лиля Юрьевна никогда не была красива, зато неизменно была желанна. Ее греховность была ей к лицу, ее несомненная авантюрность сообщала ей терпкое обаяние; добавьте острый и цепкий ум, вряд ли глубокий, но звонкий, блестящий, ум современной мадам Рекамье, делавший ее центром беседы, естественной королевой салона, добавьте ее агрессивную женственность, властную тигриную хватку — то, что мое, то мое, а что ваше, то еще подлежит переделу, — но все это вместе с широтою натуры, с демонстративным антимещанством, — нетрудно понять ее привлекательность».

И все-таки— трудно... Ведь все мужчины, которых она сводила с ума и которым оказывала свое внимание, вошли в энциклопедии, в биографические словари, заняв очень заметное место на страницах новейшей истории. Она не коллекционировала таланты — она восхищалась ими и дарила им свою любовь. Ее восхищение и было знаком качества высочайшей пробы. Всю жизнь она провела в окружении тех, кто был отмечен Божьим даром. Кому еще была уготована такая судьба?..

Один совсем молодой человек девятнадцати лет, сын моих друзей, узнав, что я пишу о Лиле, спросил меня: «Кем она была, героиня вашей будущей книги?» И я не сразу нашелся что ответить. Действительно, а кем же она была? Литератором? Скульптором? Киноработником? Любимой женщиной Маяковского и еще многих, многих других? Да, конечно. Ну, и что? Литератором она была даровитым, но все же совсем не первого ряда. Скульптором — очень скромным. В кино оставила не слишком заметный след. Междуусобные битвы лефовцев с рапповцами или с кем-то еще, в которых она принимала участие, давным-давно отшумели и ныне вряд ли особенно интересны даже въедливым диссертантам. А женщин, любимых великими, история знает вообще превеликое множество — чего-либо, из ряда вон выходящего, в этом, довольно банальном, «статусе», разумеется, нет. Почему же тогда ее имя известно во всем мире и вошло в почетный список знаменитейших женщин уходящего века?

Одну из тех, кого любили великие— Горький, Уэллс и другие, — небезызвестную Муру Будберг Нина Берберова назвала ЖЕЛЕЗНОЙ. По этой аналогии, по способности сопротивляться ударам судьбы, не согнуться, устоять в жесточайший и беспощадный век, дожив до глубокой старости и оставшись самою собой, Лилю можно, пожалуй, назвать СТАЛЬНОЙ.