Робер Параго - Макалу. Западное ребро.

Возникали иногда оживленные дебаты по поводу какого-нибудь литературного произведения. «Мустанг» Песселя, например, в котором я, хорошо знающий Непал, критиковал чрезмерную тенденцию к драматизации.

Кто из нас забудет ожесточенную картежную игру, турниры бриджа, шахмат в общей палатке, превращенной непогодой в холодильник. Мы играли в рукавицах, и газовые кухни гудели непрерывно, снабжая нас горячим питьем. Дивные кухни! По крайней мере те, которые шерпы, не очень аккуратные по природе и зачастую неловкие, не вывели окончательно из строя. Неловкие, но какая силища!

Чтобы установить лагерь II, нужно было расчистить площадки и выворотить массу камней. С этой целью мы принесли туда две огромные землекопные кирки. Они были столь тяжелы, что каждый из нас после двух-трех ударов был вынужден останавливаться, переводя дух. Тогда эстафету принял Анг Тамба. Он схватил орудие и бил, бил, бил без перерыва. Он так здорово работал, что сломал обе кирки. На высоте 6900 м!

Должен ли я признаться в мечтах о комфорте, которые меня порой преследовали. Желание растянуться в кровати, настоящей удобной кровати, в то время как я заползал на четвереньках в спальник, соразмеряя каждое движение, чтобы не вывалиться сквозь стенку палатки в пропасть глубиной 2000 м. Желание быть чистым, очутиться в Базовом лагере, чтобы намылиться с ног до головы и вдоволь поливаться горячей водой. Легкая закуска, которую мы быстренько проглатывали, Маршаль и я, в общей палатке лагеря II, в те минуты, когда Сеньёр и Мелле подходили к вершине, было ли это в такой драматический момент признаком слабости?

Так много, так много я должен высказать! Еще один штрих, смахивающий на анекдот и наполняющий меня лукавой радостью, так как это краткий рассказ о беззлобном реванше.

Это было 13 мая, в тот день, когда Даватхондуп на лестнице над лагерем IV твердо решил, что пришел его последний час. Мелле, Сеньёр и я, возвращаясь от зазубрины 7750, пришли во время снегопада, сильного ветра и ужасного холода в тот же лагерь IV, окоченевшие, покрытые инеем, со льдинками в бородах; нам хотелось лишь одного-укрыться. Мы втиснулись втроем в палатку-хижину, чтобы поесть, затем разошлись на ночь: мы с Яником в одной палатке, Мелле в другой, шерпы в третьей. Я разулся, но так устал, что бросил свои покрытые льдом ботинки в угол, в кучу пушистого проникшего сквозь полотнище снега. Яник же потратил не меньше часа, оттирая с педантичным старанием свои ботинки, после чего уложил их с собой в спальный мешок, чтобы утром они были бы достаточно мягкими.

Церемония вставания протекала как обычно. Эти палатки столь узки, что каждый ждет своей очереди, чтобы двигаться. Яник одевается, обувается, снаряжается. В эту минуту я исполняю, хотя и невольно, свой маленький номер. Вытаскиваю из угла свои ботинки, полные снега, абсолютно замерзшие, твердые как сталь, и начинаю обуваться. Несмотря на адский холод, я снял рукавицы, чтобы лучше справиться со шнурками. И, стоя около палатки, меньше чем в метре от пропасти (и какой пропасти!), напрягая все свои силы, втискиваю свои ноги в ледяные тиски. Выражение лица Сеньёра заменяет любые речи. Смесь удивления, недоверия и ужаса. «Но, Робер, это невозможно! Ты не сможешь это выдержать!» ― «Да нет, выдержу. Через десять минут ногам в этом леднике станет удобно. «Старик» не мерзляк и во всех экспедициях ни разу не обмораживался. Пошли на спуск!»

«Ну как, Яник. неплохо я отомстил за тот обидный момент, когда я надрывал себе кишки, чтобы выиграть несколько метров, а ты перегнал меня, как метеор, с сигарой в зубах!»

Воспоминания, воспоминания... Неужели только воспоминания я принес о Макалу? Нет, конечно, это был бы слишком бедный результат, Я обогатил также свою индивидуальность, я познал новую... нет, чуть не сказал ― философию, но слово может показаться претенциозным, скажем лучше ― концепцию существования, и, обращаясь к перспективам более узкой области, области горовосхождений, я получил более ясное представление о будущем альпинизма в Гималаях. Поясню. Первый вывод, приходящий мне в голову,-это то, что смелость в конце концов себя оправдала. Не раз на Ребре, особенно когда тревога грозила взять верх над упорной надеждой, я думал о формуле, служащей заключением к книге Жервазути [15] Ж. Жервазути. Горы, моя жизнь. Гренобль. 1949. .

«Дерзай, дерзай всегда, и ты будешь подобен богу». Я подобен богу? Я далек от подобного самомнения и не думаю, чтобы оно было присуще кому-нибудь из моих товарищей. Нет, не бог, а человек, сознающий пределы своих возможностей и стремящийся отодвинуть их возможно далее, если не превзойти.

Для человека такой опыт, какой мы пережили с точки зрения самопознания и познания других, не имеет цены. Вершина, трудная, большая вершина, а тем более гималайская вершина не имеет себе равных в качестве разоблачителя. На ней видишь себя обнаженным. Нигде, как там, не можешь себя правильно оценить, нигде не узнаешь, чего ты стоишь на самом деле. Без гор, по правде говоря, я никогда бы не смог себя найти; я умер бы, не зная, кто такой Робер Параго. Макалу наконец открыл мне, что я такое: ничто, абсолютно ничто. Осознать это-это уже важно, не правда ли? Или я начинаю быть чем-то с того момента, как я понял,что я ничто?

Парадокс или реальность?

Совершать восхождения-это значит не только бороться с препятствиями, это искать смысл жизни. То, что искали наши британские друзья, Крис Бонингтон и его команда, когда они впервые открыли на южной стене Аннапурны эру сверхсложных гималайских восхождений. Совпадение разительное. Наши экспедиции хронологически совершены в два последующих года, но они зародились в одно и то же время с одинаковыми планами, так как наша экспедиция начала становиться реальностью уже с осени 1969 г., когда мы еще ничего не знали о намерениях Бонингтона. Разными были только объекты, причем наш, без сомнения, был следующей ступенью в области технической сложности.

И обе эти победы доказывают, если нужно доказательство, что наше восхождение по Западному ребру Макалу является не концом, а этапом, дверью, открытой в будущее. И я это настолько ясно осознал, что, едва вернувшись в Париж, сказал президенту Деви, что настало время совершать трудные выдающиеся восхождения и, в частности, когда-нибудь почему бы не попробовать южную стену Лхоцзе? Без кислорода, добавил Сеньёр, с кем я неоднократно обсуждал вопросы гималайских перспектив и кто мог бы подписаться под большинством высказываемых мной мыслей.

Французы, британцы, немцы, итальянцы, японцы, другие ищут в Гималаях еще более грандиозные объекты с более или менее признаваемой целью перекрыть достижение восходителей по Западному ребру. Соревновательный альпинизм! Без сомнения. Тот же, который привел к покорению ребра Валькера на Гранд-Жорас, затем северной и западной стен Пти-Дрю и, наконец, к одиночному восхождению Бонатти по ребру, носящему теперь его имя. Учитывая, конечно, разницу в масштабах и в окружении. Тот, кто первый назвал ребро Макалу гималайским Валькером, думал ли он только о чисто технических трудностях или предчувствовал уже психологические последствия такого сравнения?