Николай Яковлев - Вашингтон

Проанализировав систему военных наказаний, «Вашингтон счел, что нужна их градация, ибо плетей было «недостаточно в ряде случаев», а смертная казнь — крайность. В результате размышлений в штабе в Нью-Джерси он рекомендовал конгрессу ввести «жестокий, каторжный труд» в качестве промежуточного наказания между сотней плетей и смертной казнью. Работать надлежало на строительстве укреплений, дорог и прочих общественных сооружений. Рекомендации были претворены в жизнь. Таким образом, Вашингтон и его штаб являются основателями национальной системы военных тюрем. В первую очередь в них заключались пьяницы, не получавшие во время пребывания там иной пищи, кроме хлеба и воды».

Разыскания профессора Каллахана повернули монумент Вашингтона еще одной гранью — в довершение ко всему он основоположник американских тюрем! Поистине пытливость исследователей прошлого в юбилейный период в CÏIIA границ не знает, и ее можно сопоставить только с их горячим желанием принести пользу согражданам благородной деятельностью на ниве всеобщего просвещения.

Страницы новейших книг об истории войны за независимость буквально пестрят поучительными рассказами о том, как самыми жесткими мерами поддерживалась дисциплина, а следовательно, обеспечивалась боеготовность континентальной армии. Порки пустяк, ибо Вашингтон широко применял смертную казнь, обставляя ее надлежащим церемониалом. Т. Флеминг в работе «Забытая победа, Битва за Нью-Джерси в 1780 году» (1973) рассказал о том, как Вашингтон учил солдат повиновению. Хотя войска были на грани мятежа по причинам слишком знакомым — голод, нехватка одежды и обуви, — главнокомандующий с большой изобретательностью показал, и очень наглядно, всем солдатам, что их ждет при попытке сбежать из-под знамени.

В мае 1780 года военно-полевой суд приговорил к смерти 11 дезертиров. Предстоявшая казнь вызывала глухой ропот, но, подчеркивает Флеминг, «Вашингтон тем не менее отказался от каких-либо послаблений в суровой воинской дисциплине. На следующий день после попытки мятежа в коннектикутской бригаде он приказал выстроить по пятьдесят человек от каждого полка на плацу в Морристауне. В одиннадцать утра появились осужденные дезертиры, их везли в телегах, которые тащили жалкие клячи. Перед процессией шел оркестр — 15–20 флейтистов и барабанщиков играли «марш смерти». Восемь были приговорены к повешению, трое — к расстрелу. Они стояли на телегах, щурясь под майским солнцем, а преподобный баптистский капеллан Уильям Роджерс из Пенсильвании взывал к ним — подготовиться к немедленной встрече с богом. Больше для поучения собравшихся, а не для осужденных капеллан распространялся о «низости» дезертирства и проистекающих от этого фатальных последствий для дела американской свободы, если это преступление будет безнаказанным. Затем восьмерых, приговоренных к повешению, повели на помост под виселицей. Они могли видеть неподалеку свежевырытые могилы для себя. У подножия виселицы их поджидали открытые гробы.

«В этот страшный момент, — писал свидетель д-р Джеймс Тачер (записки которого, как мы видели, использовал и профессор Н. Каллахан. — Н. Я. ), — когда они возносили горячие молитвы всевышнему, офицер зачитал помилование главнокомандующего для семи из них». Были прощены также и трое приговоренных к расстрелу. «Дрожащие преступники, освобожденные от пут и петли, безмерно рады, — заканчивает Тачер, — но они не смогли сойти с помоста без посторонней помощи». Один все же был повешен. Во многих других случаях помилования не было и казнь совершалась.

Но к чему все эти сцены в солнечный период юбилея, зачем напоминать о суровой прозе войны, военно-полевых судах и прочем, да еще связывать все это с именем Вашингтона?

Т. Флеминг заканчивает свою книгу обращением к современникам: «Эта забытая победа напоминает нам многое из истории войны и истории нашей страны, что мы, вероятно, предали забвению или совсем не знали. Историки революции девятнадцатого столетия рисовали борьбу неизменно только как величественную, триумф единого народа, с величайшим энтузиазмом отражающего врага-тирана. Миф этого золотого века единства и идеализма, не соответствовавших действительности даже в 1776 году, преследовал нас и преследует по сей день. Памятуя об этом мифе, мы пытались судить о нашем времени и, конечно, не находили его в наши дни… Прежде всего мы забывали о том, что революционеры устали, их мораль падала, то есть их терзало то же отсутствие единства, которое типично для любой страны, ведущей длительную войну. Можно даже сформулировать аксиому — чем дольше тянется борьба, тем труднее ее участникам определить, где победа, а где поражение».

Следовательно, применительно к сегодняшнему дню — американцы, запасайтесь впрок терпением, будьте готовы не только к невзгодам, но и жестким методам наведения дисциплины в надлежащих случаях. Не верите? Вам напомнили, как действовал Отец Страны — Джордж Вашингтон!

В юбилейной риторике, имеющей прямое касательство к проблемам наших дней, подчеркивается, что Соединенные Штаты смогли победить под водительством «отцов-основателей» только потому, что они были прагматиками.

«Отцы-основатели» стояли не за революцию, а за ограниченную войну, каковой и были кампании 1775–1783 годов. С этой точки зрения она в одном ряду с несколькими десятками войн, потрясавших человечество в XVIII веке. Свободолюбивые лозунги, освещавшие вооруженную борьбу с американской стороны, конструировались для такого же применения, как мушкеты и ядра. Не больше. Констатация этого очевидного положения не меняет, однако, другого: идеи Американской революции наполнились значительно большим содержанием, чем первоначально планировали и задумали ее инициаторы. Эти лозунги приобрели собственную инерцию, поведя США в конечном итоге дальше, чем думали руководители колонистов, развязавшие ограниченную войну против Британии.

Профессор Д. Хатсон, например, в обстоятельном и точном исследовании не оставил камня на камне от мифа о том, что, приняв в июле 1776 года Декларацию независимости, «отцы-основатели» пеклись о неких «высших» идейных соображениях. Нет, доказал он, американские лидеры и Вашингтон, не последней среди них, уверовали: если США не объявят себя независимым государством, Англия-де сговорится с Францией и Испанией, и они придут ей на помощь в подавлении восстания. В качестве платы за помощь Лондон разделит с этими державами свои колонии в Северной Америке. «В результате, — пишет Хатсон, — опасение заключения договора о разделе, как ни фантастичны были слухи о его подготовке, господствовали над умами американских лидеров весной и летом 1776 года, и, по всей вероятности, они были самой важной причиной, приведшей конгресс к принятию 2 июля 1776 года резолюции, объявившей Америку независимой».