Екатерина Андреева-Бальмонт - Воспоминания

За невозможностью путешествовать он в свободные часы читает книги по географии, по исследованию разных стран. И на иностранных языках книги, которые перечисляет: «По-гречески — Евангелие; по-латыни — Саллюстия; по-испански — Сервантеса, Кальдерона и др.; по-итальянски — „Divina Comedia“ [150] «Божественная комедия» (um.) . , по-португальски — Перейра „Музыка в Бразилии“; по-французски — драмы Гюго; по-английски — книгу некоего знатока Достоевского; по-немецки — Новалиса; по-норвежски — две вещи Бьернсона, которые не знал; по-шведски — Стриндберга; по-польски — Виспянского и т. д.». Он продолжает переводить Кальдерона, «Невидимка» будет поставлена в студии Художественного театра.

У него готова новая книжка стихов «Жемчужный крик». Других он не хочет печатать по новой «идиотской» орфографии. Бальмонт не раз высказывал в печати свое возмущение проводившейся тогда реформой правописания. В одной тифлисской газете (1 июля 1917 года) было напечатано его мнение об этой реформе: «Как возможно ломать какой угодно язык, тем паче великий русский! Ведь язык — это же не случайное сцепление звуков в случайном порядке, язык вырабатывается исторически, вместе с характером и душой народа. Может ли один человек упростить или же изменить во имя каких угодно принципов результат долгих веков? И во имя чего вся эта ломка! Для скорости и простоты начертания? Простоты изучения? Нельзя одни тоны заменять другими. Не говоря уже о нюансах звуков речи. Да и что за упрощение: ф вместо ѳ? Фита проще в написании — круг и черта, ф — полукруг, черта, снова полукруг. Хорошо упрощение… Или ѣ совсем не е. Это особый звук. Заметьте, что крестьяне, не искушенные ученьем, гораздо реже ошибаются в употреблении этой многострадальной буквы, чем интеллигенты, ибо чувствуют ухом, природным звуковым чутьем, где место эпси, где надо е. И потом, отчего эти заботы о сохранении времени за счет правописания? Если уж время так дорого, сокращали бы его на преферансах или на чем другом в этом роде…», — с искренней досадой в голосе пытается шутить поэт, но видно, что он глубоко возмущен и ему не до шуток.

Он доволен своей деревенской жизнью в Новогирееве. У них тесновато, но девочка все время на воздухе с соседскими детьми, которых она обожает. Она меньше читает и успокоилась нервно. Бальмонт приезжает в Москву и остается там день-два. Хлопоты о пропитании, о дровах все продолжаются. Художественный театр обещал несколько саженей дров, но пока они все зябнут, его пальцы с трудом пишут, больше шести градусов у них не бывает. Елена болеет, у нее вновь воспаление в легком. Девочка не выходит из простуды.

Затем опять долгий перерыв в письмах: Бальмонт не в состоянии был писать, ему пришлось спешно бежать из Новогиреева. Оказалось, что их дачка в Новогирееве — заколдованный дом (maison hantée). В ней водились духи, которые поднимали вихри в комнатах; вещи срывались с мест, летали по воздуху и разбивались вдребезги. Посуда у них была перебита вся до последней чашки. Квартира имела вид, будто в ней прошел погром. Сначала Бальмонт с Еленой думали, что это, может быть, кошки, крысы, змеи, наконец, но когда на их глазах кувшины поднимались в воздух, а книги с грохотом, как будто они были из металла, падали на землю, сомнений больше не было, это была «нечистая сила». Это продолжалось два месяца с перерывом в определенные дни и часы. У них не стало больше сил терпеть, и они бежали. Так как в это время как раз отменили поезда, то они шли десять верст до Москвы пешком, нагруженные своим багажом.

Когда Бальмонт написал мне об этом случае, я очень заинтересовалась и просила его еще подробностей. Я только что прочла тогда в книге Мопассана рассказ «Le Horla». По-русски он называется «Кто знает». Меня поразила тождественность случая, описанного Бальмонтом и Мопассаном. У Мопассана в доме двери растворяются сами собой, мебель выходит из комнаты и исчезает бесследно, ее не могут разыскать, несмотря на все усилия и хозяина и полиции.

«Ты спрашиваешь меня подробности о даче в Новогирееве. До нас там жила какая-то женщина-врач, у которых была страшная ссора с хозяином, и однажды в ее отсутствие все ее добро исчезло из помещения. Было следствие, делались обыски, ничто не было найдено. Когда мы летом перебирались, хозяйка показалась мне замученной и ласковой, доброй женщиной, но когда я увидал впервые хозяина, высокого, тощего человека, я сразу ощутил магнетический толчок крайней неприязни. Я с ним за все время мало имел дела, но за месяц до отъезда бешено с ним поссорился на почве грубости, которую он беспричинно допустил по отношению к Елене.

Причиной были козы, которые врывались к нам домой. Медиумические явления в нашем помещении (напоминаю — отделены плотной стеной от хозяйской дачи) начинались обычно между 4 и 5 часами дня, когда как раз эта каналья возвращалась со службы. Я уверен, что через стену он посылал нам свой сглаз, свою злую волю. Я должен еще сказать, что Мирра летом по утрам чуть не каждый день капризничала и скандалила. Так как это мне мешало работать, я приходил в ярость и проклинал ее. Я заметил, что явления полета предметов происходили всегда в такой день, когда утром были проклятья. Вот и все…

Я помню, как особенно жутки были те случаи, которые являлись прямым, немедленным ответом на высказанную вслух или подуманную лишь про себя мысль. Один раз, например, когда в столовой полетели предметы, я сказал Елене: „Положи это яблоко в стенной шкаф, это самое достоверное место“. Она положила туда яблоко и поставила граненые стаканчики. Едва после этого она пошла в свою комнату, а я в свою, шкафик был сорван и брошен об пол, посуда разбита, яблоко исчезло. Другой раз, когда летали предметы в комнате Елены, я вошел туда, все осмотрел, никакой кошке негде было спрятаться. Но я себе сказал мысленно: „Проверю фортки“. Я тщательно их запер, отомкнуть их могла лишь человеческая рука. Я затворил дверь и вышел в другую комнату. Через минуту все чистое белье, только что принесенное прачкой, с шумом полетело с кушетки на пол, а когда я вошел, обе фортки были отперты и открыты. И наконец, те случаи, когда перед Еленой и Миррочкой предметы поднимались на воздух и маленькие словари падали на пол с таким грохотом, как будто в них была большая тяжесть». (Письмо Бальмонта из Москвы от 20 марта 1919 года.)

Мне особенно интересно было услыхать рассказ об этих явлениях от Бальмонта, потому что Бальмонт необычайно точно передавал всегда все, что видел своими глазами, не преувеличивая и не приукрашая. Память у него была изумительная и на имена, и на числа. Он никогда их не путал, не перевирал. Он очень не любил «приблизительности» в рассказах, особенно когда они касались чудесного, сверхъестественного. Поэтому Бальмонту я верила безусловно, зная по опыту, с какой щепетильной точностью он передавал факты.