Гельмут Улиг - Будда

Буддийская концепция сознания, которая демонстрируется здесь как правильная предпосылка познания, представляет собой одновременно помощь в жизни и в познании мира. Она наглядно показывает, что махаяна представляет собой расширение буддийского мышления, а не вырождение, как утверждают критики. Поэтому она, как и первоначальное учение Будды, будет играть решающую роль в наших дальнейших размышлениях.

При этом может быть полезно противопоставление главных фигур хинаяны и махаяны — архата и бодхисатвы. Архат, ученик Будды, святой «старой школы», последовательно идет первоначальным путем Будды. В противоположность ему бодхисатва не является самоспасителем, а спасителем мира, он похож на спасителя в христианском понимании. В Будде воплощены оба: архат, просветленный, и бодхисатва, учитель и помощник. Уже в этом можно увидеть значение обоих направлений. Их параллельное существование нельзя сравнить с одновременным существованием в христианской церкви. Потому что в буддизме нет догмы, о чем, конечно, можно спорить. Не зависимо от того, рассматривают ли его как учение мудрости или религию, следуют ли только Будде или также выросшим из его учения бодхисатвам, каждый, кто живет как буддист или чувствует себя вдохновленным этим учением, отмечен духом терпимости, миролюбия, добра и готовности помочь.

Поэтому буддизм является единственным учением, которое никогда, как христианство, не призывало к официальному уничтожению людей по религиозным причинам и никогда к убийству неверных — как ислам. С самого начала оно было терпимым учением, которое, возможно, по причине временной жестокости и насилия других вероисповеданий, не называли религией. Жестокость, как я считаю, несовместима с мудростью и человечностью. Этому учат Будда и бодхисатвы. И этому следуют их истинные приверженцы.

Осенью 1992 года в немецкоговорящем мире произошло почти незамеченное литературное событие, которое имеет более чем эпохальное значение: перевод индийской сутры махаяны с японского языка. Он перебрасывает для нас мостик почти через две тысячи лет и устанавливает связь с ранним учением Будды: перевод, о котором вряд ли кто мог сказать, несмотря на знание его заголовка «Сад-дхарма-пундарика» («Сутра Лотоса Чудесного Закона»), какое значение он будет иметь для нас.

Даже если он не стоит в списке бестселлеров, тем не менее эта книга является одной из важнейших в буддийской литературе, появившейся в последние десятилетия на немецком языке.

Как будто вновь сталкиваешься с «Илиадой» Гомера или «Божественной комедией» Данте, только не западноевропейской, а в духе Будды, наполненной больше проникновением, чем действием, больше сообщающей о vita contemplativa , чем о vita activa.

Сутра «Сад-дхарма-пундарика » относится к девяти дхармам буддизма махаяны. Это сутры различных лет и различных направлений учения, которые в отличие от речей Будды известны только в научном мире и о которых у нас написано много критических работ.

С точки зрения первоначального буддизма и его современных последователей, а также с точки зрения хинаяны Юго-Восточной Азии это оправдано. С позиций Китая и Японии, где уже давно возникли переводы Сутры Лотоса, это выглядит совсем по-другому.

В Японии она считается «библией» важнейших буддийских группировок с миллионами последователей. Такое значение она приобрела на Дальнем Востоке не только как книга буддийского учения, но и в силу своих высоких литературных качеств, которые четко проступают и в немецком переводе Маргариты фон Борзиг.

По сравнению с основными произведениями христианских мистиков она возвышается из множества индийских сутр махаяны как эрратический валун. Гениальным, полным фантазии образом она образует связующее звено между жизнью Будды вместе с легендой и представлениями, которые развивались в последующие столетия после него из его достойной подражания жизни и неразрывно связанного с ней учения.

Тот, кто хочет знать, чем является махаяна и какое значение она имеет, должен прочитать «Сутру Лотоса Чудесного Закона». Она показывает величие, но и слабости идеи махаяны, которые, как можно себе представить, выражаются в преувеличениях. Возможно, они возникли у авторов как результат своего рода эйфории, исходившей из учения Будды. Это была эйфория, которая еще более укрепилась представлением о чудодейственных, достижимых сегодня и здесь бодхисатвах. Авторы стремились погрузить Будду, дхарму и последователей в неизмеримое сияние, написать книгу славы буддизму.

«Сутра Лотоса» создавалась в течение длительного периода. Это привело к новым углублениям текста в более поздних главах. Очевидно, что тексты были закончены в середине третьего века н. э., потому что уже между 265 и 316 гг. повой эры появились первые переводы на китайский язык. В 406 году возник знаменитый перевод всей «Сад-дхарма-пундарики» индийского монаха Кумарадживы, с тех пор высокочтимой в Китае, но еще больше в Японии.

Он в значительной мере способствовал распространению и сохранению буддизма в обеих странах. В Японии эта сутра составляет основу учения важнейших школ буддизма — тендай и нихиреи, но используется также современными буддийскими направлениями страны, например, движением сторонников Рисшикосай-каи (общество установления истинной веры и для ближних), а также сенсационным движением Сока Гаккай (общество создающих ценности).

Произведение состоит из стихотворных строф — гатха — и частей в прозе, которые, однако, связаны друг с другом. В первых главах мы встречаем исторического Будду, который начинает образную речь перед необозримой толпой будд, бодхисатв, богов, святых, учителей, монахов, монахинь, мирян обоих полов, а также животных и сказочных существ, послав молнию из клока волос между бровями.

Эта речь является обращением к космосу во всех его земных и неземных проявлениях. Действительность погружается в эоны — в вечность и бесконечность времени и пространства. При этом демонстрируемое богатство должно порождать сознание абсолютной пустоты.

Часто критике подвергаются сверхпреувеличения текста, заклинания бесчисленных существ и немыслимые размеры. Но мне кажется, что в поверхностной критике заключена глубочайшая, скрытая мудрость: идея утрировать сансару и довести до абсурда в сознании человека.

Это такое же рассуждение, которое способствует в махаяне тому, что плохой, по проницательный преступник может ближе находиться к нирване, чем постоянно старающийся, которому недоступно преодоление последних преград на ну ги освобождения от бытия, даже если они не столь трудны.