Борис Щенников - У войны жестокие законы

В августе сорок четвертого года приказом наркома обороны гвардейские минометные полки и бригады стали подчиняться непосредственно командующим артиллерией. (Раньше они подчинялись только командующим ГМЧ фронта.) Сама обстановка требовала более тесного взаимодействия «катюш» с войсками. И наше командование решило тогда не только начинать, но и завершать артподготовку «катюшами». Начинать с закрытых основных позиций, а заканчивать залпами прямой наводкой с передовой.

Младший сержант Хабаров был только начальником радиостанции и не мог знать об этом решении полкового командования. Поэтому, когда командир 232-го дивизиона майор Кузнеченко, которого все звали между собой «батя» (он носил небольшую черную в смоль бородку), поставил задачу на прямую наводку, Миша подумал: «Как бы не наломать дров…» Но приказ есть приказ!

Как всегда, артподготовка началась ранним утром с массированного залпа наших «катюш». Пока ствольники ее продолжали, батарея «катюш» старшего лейтенанта Попугая снялась с закрытой позиции и быстренько перебазировалась на запасную, поближе к передовой а затем, как только наша пехота поднялась в атаку, все четыре установки выскочили на передний край и жахнули по немецким траншеям прямой наводкой.

Эффект был ошеломляющий! Фрицы и так-то боялись «катюш», а тут, увидев эти «адские» машины собственными глазами, от неожиданности ошалели, не выдержали и дали деру. Первую линию обороны наши пехотинцы заняли без потерь.

Аппетит, говорят, приходят во время еды. Увидев, как фашисты драпают, комдив Кузнеченко приказал другой батарее, которой командовал старший лейтенант Ильичев, сняться с позиции и начать преследование противника. Сам он сел в кабину первой машины.

Так началась одна из самых дерзких, наделавших много шуму, операций, которая чуть не кончилась трагически для гвардейцев, по решила исход боя в нашу пользу. Батарея Ильичева огнем и колесами прокладывала дорогу «царице полей». Сержант Хабаров вместе с радистом Долотовским и начальником разведки дивизиона лейтенантом Набатовым ехали на последней машине и видели, как гвардейцы прямо на ходу выпускали по два-три реактивных снаряда. Особую активность проявляла первая установка, в которой ехал сам «батя». Майор время от времени открывал дверцу кабины, смотрел, не отстали ли другие, что-то кричал и смеялся. Любил он горячее дело!

Так отмахали километров двадцать. Не было уже никаких немцев. Наших тоже не слышно стало — ни танков, ни пехоты. «Неужели оторвались от своих?!» — обоняла Хабарова страшная мысль. Впереди показался хуторок. Решили остановиться, перекурить. Но неугомонный комдив не унимался: «Вы тут побудьте, а я проскочу немного вперед, посмотрю, что там».

Кабина машины захлопнулась, и «студебеккер» покатил вниз. Зловещая звенящая тишина ударила в уши Хабарова: «Конечно, оторвались! Хорошим может не кончиться…» Будучи комсоргом дивизиона, Миша хорошо знал, как строго требовали от всех гвардейцев хранить в тайне секрет реактивного оружия, не идти на неоправданное сближение с противником. Впрочем, на случай безвыходности положения на каждой «катюше» имелся ящик, начиненный толом. Достаточно вставить детонатор, бикфордов шнур и…

Не успел оп это все подумать, как с той стороны, куда только что уехал майор Кузнеченко, тишину расколола бешеная пулеметно-автоматная трескотня и взрывы гранат. Все поняли: случилось неладное.

Оказалось, наша «катюша» с майором наткнулась на усиленный немецкий заслон в каких-то семистах метрах от хутора. К ней уже со всех сторон бежали фашисты, чтобы взять «катюшу» живьем.

Все, кто был на хуторе, смотрели с тревогой на происходящее, не зная, что предпринять. Вдруг начальник разведки Набатов увидел у правой опушки леса внушительную группу немцев, подкрадывающихся к осажденной установке.

— Хабаров! Долотовский! Отсеките огнем этих гадов! Живо!

Михаил с напарником кинулись к лесу. А комбат Ильичев, забрав всех, кого можно было, выскочил на другой боевой машине на помощь майору. Старшим над двумя «катюшами» в хуторе остался парторг батареи сержант Букреев.

Круговая оборона «бати» между тем редела. Получил тяжелое пулевое ранение командир установки Калинин. Ранен водитель Рыбников. Двух фашистов, пытавшихся заскочить на машину, майор Кузнеченко уложил из пистолета. Но третий прошил его грудь очередью из автомата. Положение становилось критическим. Хоть взрывайся!

И в это время заиграли наши «катюши», оставшиеся на хуторе. Они ударили по основным силам немецкого заслона. Это не растерялся парторг Букреев. Такого оборота фашисты не ожидали. А тут подоспел на помощь Ильичев со своими ребятами. Уцелевшие фашисты кинулись наутек.

Воспользовавшись заминкой, Ильичев вскочил в кабину установки, где истекал кровью майор Кузнеченко, включил зажигание, дал газ, и обе «катюши» рванули к хутору. Хабаров, все еще сидевший с Долотовским в засаде на опушке леса, так обрадовался отбитой у немцев «катюше», что не сразу сообразил, что они осталась со своим другом между нашими и немцами: доехав до хутора, обе «катюши», не останавливаясь, помчались дальше. Другие установки последовали за ними, подняв дорожную пыль. Только их и видели. В горячке все забыли про своих радистов!

— Ну, что будем делать, сержант? — спросил Долотовский.

Помолчав немного, Хабаров сказал:

— Пробиваться к своим мы не можем. Обороняться — тоже. Все диски пустые. Радиостанцию бросать не имеем права. Пересидеть где-то надо до своих.

Они еще побыли немного в своем нехитром укрытии, откуда вели огонь по фрицам, потом решили дойти до небольшого уютного домика, построенного на финский манер. Хабаров вошел в дом и увидел немецкий телефонный аппарат в пластмассовой упаковке, к которому тянулись многочисленные провода. Похоже, у фрицев здесь была промежуточная телефонная станция. Поколебавшись немного, решительно снял трубку. Слух резанул лап немецких голосов. Но раздумывая, Миша оборвал все токоведущие жилы:

— Хватит, наговорились! — и принялся развертывать свою рацию. Немного потребовалось времени, чтобы «нащупать» свою волну. Знакомый голос дежурного радиста дивизиона Васи Хохлова Хабаров сразу узнал и попросил к микрофону начальника штаба Кравченко.

— Куда нам теперь податься, товарищ капитан? — спросил он его, доложив о случившемся. — Где вас искать?

Капитан долго молчал, а потом сказал, что ничего сообщить не может. (Позднее выяснилось: Кравченко, грешным делом, подумал, что наши радисты попали в плен и под угрозой смерти по требованию немцев хотят узнать о местонахождении дивизиона.) К счастью, в этот момент в радиоразговор включился начальник связи полка, всеобщий любимец гвардейцев капитан, Чертков. И все сразу решилось. Велено было ждать машину.