Кристиана Жиль - Никколо Макиавелли

Никколо Макиавелли, поддавшись своим мечтам, ошибся в своем видении будущего, как слишком часто ошибался в прошлом, отказываясь смотреть в лицо реальности, питая необоснованные иллюзии и обманываясь в людях.

Понимал ли он, возвращаясь домой, когда в его сердце боролись надежда и тревога, что не менее неудачно он вел по жизни и собственное суденышко? Флоренция — о счастье! — вновь обрела свои свободы, но он, Никколо Макиавелли, сумеет ли он вернуть себе место в Канцелярии или окажется вдали от дел? Конечно, ему поставят в вину службу у Медичи; простят ли ему, что он посвятил свою «Историю Флоренции» Клименту VII, который, как говорилось в посвящении, «милостиво поддержал и обласкал» его; простят ли ему, что он «описал добросердечие Джованни (де Биччи [101] Предок рода Медичи. (Прим. ред.). . — К. Ж.), мудрость Козимо, гуманность Пьеро, великолепие и предусмотрительность Лоренцо»? Но сколько людей, кричащих теперь: «Да здравствует республика!» — пресмыкалось перед властью Медичи! Никколо же никогда не был одним из них, иначе почему Медичи столько лет держали его в нищете? В конце концов он официально поступил на службу к Медичи только весной этого страшного года и только для того, чтобы в час опасности послужить Флоренции! Вчерашние изгнанники должны помнить, как ревностно и компетентно он выполнял все поручения Республики. Луиджи Аламанни и все его друзья из садов Ручеллаи знали его душу, горящую стремлением ревностно служить родине. Наверняка его поддержат!

10 июня Никколо предложил свою кандидатуру, но ему предпочли некоего Таруджи. Его отвергли: кто с ненавистью, кто от безразличия. Кому есть дело до Никколо Макиавелли? К тому же ему почти шестьдесят: не слишком ли он стар?

Его отстранили даже от строительства укреплений. Республика бросила вызов Медичи и империи. Она должна готовиться дать отпор. Но ей не нужно, чтобы о ее обороне заботился Никколо Макиавелли, — у нее есть Микеланджело. Никто не вспоминает об отце флорентийской милиции, хотя, набирая ополченцев из числа потомственных флорентийцев, осуществляют на деле его мечту о городе, защищающемся собственными силами.

Это было уже слишком. Слишком много разочарований. Слишком много мерзостей. «И если в повествованиях о событиях, случившихся в столь разложившемся обществе, не придется говорить ни о храбрости воина, ни о доблести полководца, ни о любви к отечеству гражданина, то во всяком случае можно будет показать, к какому коварству, к каким ловким ухищрениям прибегали и государи, и солдаты, и вожди республик, чтобы сохранить уважение, которого они никак не заслуживали» [102] Пер. Н. Рыковой. , — написал он в «Истории Флоренции».

Никколо Макиавелли устал от мира. Он слег 21 июня: его внутренности сводило от боли. Он лечит свой живот и свое нежелание жить пилюлями, состав которых бросает вызов нам, варварам, поглощающим химические молекулы: алоэ, шафран, мирра, синеголовик и армянская глина. Быть может, он принял их слишком много? Он умер 22 июня 1527 года.

Знает ли тот, кто приходит в Санта-Кроче помолиться на могиле Макиавелли, что он преклоняет колени перед пустой гробницей? 22 июня 1527 года могильщик, как это следует из записи в церковной книге, действительно похоронил Никколо в часовне семьи Макиавелли, но что сталось с его прахом — неизвестно.

Кенотаф [103] Могила, не содержащая погребения. (Прим. ред.). принадлежит, увы, уже другой эпохе. Этим, будем откровенны, уродливым памятником мы обязаны одному австрийскому великому герцогу и одному английскому лорду, по заказу которых его установили два столетия спустя…

Каким был Макиавелли в юности, мы знаем от Мариетты, которая считала его красивым, хотя он был черен и волосат — воплощение дьявола для некоторых! Но никто не может сказать, как он выглядел в зрелые годы. Бюст, стоящий на третьем этаже Палаццо Веккьо, там, где в 1510 году располагалась Канцелярия, — творение одного тосканского скульптора, который не являлся современником Макиавелли. То же можно сказать и о портрете Макиавелли, подписанном Санти ди Тито [104] Предполагается, что ряд схожих изображений Макиавелли, среди которых и портрет Санти ди Тито, восходят к его посмертной маске. (Прим. ред.). . Этот портрет висит напротив окна, откуда открывается великолепный вид на крыши Флоренции, которым Никколо любовался два последних года своей службы. Все портреты, на протяжении веков иллюстрировавшие издания его трудов и его биографии, суть плод воображения, фантазии и представлений художников или их заказчиков, которые, быть может, Макиавелли даже не читали.

От такого обилия непохожих портретов начинает кружиться голова: а существовал ли Макиавелли на самом деле? Может, быть, он всего лишь миф?

Путешествуя по официальной и частной переписке Никколо Макиавелли, по переписке его друзей и врагов, мы не встретили ни «Старого Ника», дьявола во плоти, наводившего ужас и на иезуитов, и на гугенотов; ни бога, которому поклонялись Кромвель, Наполеон, Муссолини и, как говорят, Сталин… Мы встретили человека из плоти и крови, полного противоречий, как и большинство людей, и нарочито двойственного, словно он испытывал удовольствие от того, что запутывал следы. «Тот, кому случится прочесть наши письма, досточтимый собрат, и увидеть их разнообразие, — писал Никколо к Веттори, — подумает, что мы с тобой люди серьезные, полностью преданные великим делам, что в наших сердцах нет места ни одной мысли, которая не была бы о чести и величии. Но, перевернув страницу, те же люди покажутся ему легкомысленными, непостоянными, похотливыми и преклоняющимися перед вещами суетными. Хотя некоторым такой способ существования и кажется недостойным, но я нахожу его весьма похвальным, потому что мы подражаем переменчивой природе, а тот, кто подражает природе, не достоин осуждения…»

Таким образом, каждый может, искренне или злонамеренно, выбрать себе «своего» Макиавелли. Но нам кажется более приемлемым объединить их, как того хотел бы, наверное, сам Макиавелли — холодный и страстный; реалист и идеалист; человек чувствительный и циничный, который презирал людей и верил в человека; антиклерикал и друг кардиналов; скептик, мечтавший о чистой Церкви и взывавший к Богу, находясь в нужде, и тот, кто считал Церковь всего лишь политическим институтом; нераскаявшийся игрок и мудрый управитель семейных владений; безрассудно смелый и робкий; храбрец и нытик; простак и хитрец… на словах, потому что Небесам было угодно, чтобы он играл по тем правилам, которые не сам придумал, но лишь вывел из происходящего на его глазах.

Бедный, милый Никколо! Мечтая о кресле советника государя, он вынужден был освободить свой жалкий табурет секретаря и отказаться от возможности служить Республике; он писал плохие стихи, которые нравились, и серьезные трактаты, которые не выходили за пределы круга его близких друзей. Когда наконец, уже посмертно, был напечатан «Государь», это произошло в самый разгар Контрреформации, и один английский кардинал начал против него войну, став первым, кто демонизировал Макиавелли. За ним последовали португальский епископ и итальянский епископ из тех, что были центральными фигурами на Тридентском соборе, и их стараниями автор и его произведения были включены в «Индекс» [105] Первое издание «Государя» вышло в 1532 году; выступления Реджиналда Пола, Джироламо Озорио и Амбраджо Полити относятся к 1540–1550 годам, когда был составлен и первый «Индекс запрещенных книг» (1559). (Прим. ред.). .