Мэтт Дикинсон - Другая сторона Эвереста

Так получилось, что на обратном пути в Непал, после окончания экспедиции, мы снова проезжали но деревне, на этот раз на сухих пыльных полях кипела зеленая жизнь, и наше собственное приключение показалось очень долгим.

Мы свернули лагерь, и наш караван двинулся на восток по Тибетскому нагорью к следующей стоянке. Первые два часа нашего путешествия грязная дорога пролегала по самому дну долины. Через каждые пять — десять километров на нашем пути встречались деревни. Этим утром не только крестьяне трудились на своих полях, бригады дорожных рабочих не отставали от них. Через каждые сто метров на обочине дороги были аккуратно сложены кучи гравия. Эти кучи простирались на всем обратном пути до Зангму, очевидно, шёл капитальный ремонт дороги. Задача дорожников состояла в том, чтобы засыпать гравием огромное количество выбоин и колдобин, которыми изобиловала трасса. Все это делалось с помощью, в основном, лопаты и грабель. На лицах рабочих были маски от пыли и толстые шерстяные куртки от холода. И все-таки это была унылейшая из работ, не заслуживающая, возможно, внимания состоятельных иностранцев, вроде нас, проезжающих мимо в теплых «Тойотах».

Ближе к полудню дорога свернула от реки и резко полезла вверх к перевалу Лалунг Ла Пас, одному из самых высоких дорожных перевалов в Тибете на высоте 5300 метров. Последние несколько сот метров были особенно драматичными, когда Топота ехала, раскачиваясь по ужасной дороге с глубокой колеей, ограниченной с обеих сторон метровыми спрессованными ветром сугробами. Сама седловина была украшена молитвенными флагами, привязанными к телеграфному столбу, как на веселой деревенской ярмарке. Мы остановились на перевале, чтобы пофотографировать и насладиться видами Шиша-Пангмы и Чо-Ойю — двух гигантов восьмнтысячннков, доминирующих над всем до самого горизонта. Ал был на обеих вершинах и показывал нам, дрожащим на леденящем ветру, свои маршруты. По его словам, это было совсем нетрудно, месяцы борьбы он сокращал до нескольких мгновений, и оба восхождения выглядели почти как воскресная прогулка.

Сразу после перевала нам стали попадаться странствующие индийские или непальские монахи, завернутые в коричневые накидки, босые и с голыми руками.

— Паломник, — сказал наш офицер связи, — возможно, он идёт в Лхасу, возможно, завтра умрет. Многие из них умирают.

Хотя у паломника не было с собой ни еды, ни воды, он даже не пытался остановить нас. Наш водитель проехал мимо, оставив его в облаке пыли. Как он выживет в таком холоде практически без одежды, как проведет ночь, было выше моего понимания. Возможно, как говорил офицер связи, он погибнет раньше, чем закончит свой путь.

Дорога снова спустилась на плато и пошла вдоль другой реки, теперь на восток. Долина перешла в широченную равнину, усыпанную развалинами древних караван-сараев и фортов. Земля здесь была покрыта более зеленой и сочной травой, чем та, где мы стояли лагерем. Сотни коз паслись на ней, поедая молодые побеги.

Вдруг повернув за угол, мы впервые увидели Эверест. Наш караван остановился, и некоторое время не было слышно других звуков, кроме щелчков фотоаппаратов и порывов ветра.

И хотя до Эвереста оставалось более восьмидесяти километров, он казался очень близко, почти на расстоянии вытянутой руки. Мелкие детали северной стороны Эвереста — правильного треугольника, даже более правильного, чем я себе представлял, были хорошо видны невооруженным глазом с этого расстояния. Теперь мне стало понятным, почему Эверест для тибетцев Джомолунгма — мать богов. Намного позже западные топографы определили её научный статус как высочайшей вершины в мире.

Глядя с Тибетского плато, не нужен теодолит, чтобы подтвердить, что Эверест во всем своем великолепии возвышается над всем миром, намного превосходя остальные гималайские гиганты.

Мне и раньше приходилось видеть Эверест из Намче Базара, но тот вид не шёл ни в какое сравнение с тем, который открылся сейчас перед нами. С юга Эверест выглядит робким, иллюзорным. Я видел лишь самую его вершину, окруженную массивами Нупцзе и Лхоцзе, 10 процентов от всей юго-западной части. И только поднявшись в западный цирк над базовым лагерем можно увидеть Эверест с юго-запада во всей красе. И даже с Кала Патара, самой известной точки обзора для треккеров, Эверест виден лишь частично. С севера Эверест не прячется под вуалью, а открывается во всем великолепии без намека на обман. Он стоит одиноко, гордый и величественный — каменная пирамида, созданная самыми мощными силами земли за миллионы лет. Ни одна другая гора не осмелилась вторгнуться в его пространство. Он, казалось, без усилий занял полгоризонта. Не оставалось ни тени сомнения, что перед нами высочайшая гора.

Сегодня, как обычно, знаменитый «флаг» развевался над северо-восточным гребнем. Саймон вычислил, что его длина составляет тридцать миль. Белая грива Эвереста — это результат свирепых ветров, обдувающих верхнюю часть горы, видимое проявление невидимых потоков, бегущих с запада на восток через южный Тибет. Когда ветер обрушивается на Эверест со скоростью 150 километров в час, ледяные кристаллы вырываются из горы и взвиваются в воздух, а затем летят горизонтально в потоке воздуха, пока не упадут на землю далеко на востоке.

Флаг производил неотвратимое, гипнотическое воздействие, подобно воздействию северного сияния или океанских волн, разбивающихся о берег. Однажды взглянув, вы не можете оторвать от него глаз — так причудливо и неповторимо он меняют свою форму. Когда наблюдаешь за флагом с плато, он кажется безмолвным, но нетрудно представить, какой звук ему аккомпанирует.

Благоговея, мы забираемся в Тойоты, каждый погруженный в свои мысли. Брайан, Ал, Барни и Саймон уже были здесь раньше, и, несомненно, словно попав под гипноз горы, вернулись сюда снова. Для остальных из нас это были первые впечатления. Гора, которая с начала экспедиции была только в наших мечтах, обрела осязаемую и устрашающую реальность. С севера Эверест выглядел предельно крутым и неприступным даже с такого большого расстояния. Вначале тяжелая мысль о том, что одному или нескольким из нас суждено погибнуть на этих склонах в ближайшее время, как молния сверкнула в моей голове. В машине наступила тишина, пока мы продвигались вперед по ухабистой дороге.

К полудню мы добрались до города Тингри, где располагался внушительных размеров военный лагерь и множество столовых, обслуживающих военных и проезжих туристов. Мы поели сытную тушеную баранину и запили её горьким тибетским чаем. На стенах висели броские плакаты, рекламирующие итальянские часы «Сектор» и альпинистскую одежду из гортекса, вещи, столь же необходимые среднему тибетцу, как космический скафандр или пуленепробиваемый жилет для среднего жителя Запада.