Мэтт Дикинсон - Другая сторона Эвереста

— У меня нет больше сил, чтобы идти наверх. Ал, вы сделаете это для меня, он зашелся в приступе кашля.

Позднее мы связались с ПБЛ и сообщили Саймону о положении дел. Он был спокоен, как всегда, и, к удивлению, ничего не сказал, узнав об окончании восхождения Брайана. Барни протянул мне рацию, чтобы я изложил свой вариант.

— Мы с Алом хотим продолжить восхождение и снимать, пока сможем. Хорошо?

Я чувствовал биение пульса в виске во время короткой паузы.

— Да, у меня нет возражений. Что с Кисом?

— Он собирается вместе с Брайаном вниз снимать в базовом лагере.

— Хорошо. Удачи. Свяжитесь завтра вечером из лагеря 5. Ошеломленный скоростью, с которой развивались события, я вернулся в палатку, где Кис заваривал чай. Буквально за несколько часов вся форма экспедиции полностью изменилась. Теперь, вместо Брайана, главным героем фильма становился Ал. Хорошо, что мы имели возможность снимать его в ранних эпизодах, иначе его позднее появление в кадре было бы неожиданностью для зрителя.

И все же нужны были эпизоды, дополняющие восхождение Ала С этими мыслями я воспользовался возможностью пораньше лечь спать.

На следующее утро мы столпились у палатки Брайана, чтобы отснять момент передачи шарфа Далай Ламы Алу. Брайан во время аудиенции у этого великого человека в его резиденции в Дарамсале обещал, что постарается укрепить его шарф на флагштоке на вершине. Дважды он не смог выполнить обещание. Возможно, в третий раз шарф достигнет вершины.

— Прочитай молитву о мире во всем мире, — сказал Брайан Алу, — «о мане падме хум», да здравствует алмаз в цветке лотоса!

Через час мы попрощались. Кис оставил одну камеру у себя, чтобы отснять спуск Брайана и записывать разговоры с базовым лагерем. Ал и я уложили рюкзаки и пристегнулись к перильной верёвке, чтобы снова подняться на северный гребень.

Ветер бушевал ещё сильнее, чем накануне. Тем не менее, мы неуклонно поднимались по склону, не делая опасных продолжительных остановок, характерных для предыдущего дня. Морально я был готов к гребню, необходимость двигаться быстро твёрдо сидела в моей голове, и я был сосредоточен на поиске темпа, который мог бы выдержать физически.

Ал чеканил шаг, двигаясь, как всегда, мощно, останавливаясь только, чтобы поправить шапочку и ветровку для лучшей защиты лица от ветра.

Я перестал считать шаги между каждым вдохом и выдохом, а стал выбирать ориентиры на гребне — выступающие камни или светло-оранжевые вспышки кислородных баллонов и задавать себе время для подхода к ним.

Всё вчерашнее благодушие улетучилось. Я ощущал, что все мои действия сегодня и завтра будут находиться под пристальным контролем Ала. И так же как в случае с Брайаном, он повернет назад, если заметит мою слабость. Ал знал о моём незначительном высотном опыте и не позволил бы отправиться на штурм, если это могло бы привести к беде. Его инстинкт гида никогда не допустил бы этого.

Удивительно, но мысль работала гораздо острее, чем вчера. Возможно, набор высоты оказался не просто потерей времени. Хотя мы и потратили немало сил на потерянный, по сути, день, дополнительная акклиматизация, которую мы при этом получили, дала нам возможность подниматься во второй раз на высоту 7500 метров без помощи кислорода.

«Лезь высоко, сип низко», — наиболее часто цитируемый афоризм, которому мы, собственно, и следовали. Через три часа почти непрерывного движения (в два раза быстрее, чем накануне) мы оказались в том месте, откуда вчера повернули назад. Ветер начал усиливаться и стал забрасывать нас осколками черных скал и кусками льда. Хорошо, что ветер был западный. Если бы он дул в лицо, нам, вероятно, пришлось бы остановиться. Сильные порывы, буквально, валили нас с ног. Мы низко пригибались к гребню, вбивая кошки всеми зубьями для сохранения устойчивости.

Я обратил внимание, что Ал пристегнулся к перилам (в течение последних недель экспедиции он делал это крайне редко). Мы оба решили, что без спасительных перил двигаться опасно. Наша скорость досадно уменьшилась, и потребовалось ещё полтора часа, чтобы выйти на снежник. Теперь нам бы не помешало укрытие для отдыха, но такового не было. Северный склон не предоставляет никаких убежищ от ветра Мы сели посреди рвущего потока, с трудом перекрикивая его.

Пяти минут было достаточно, чтобы наши ноги и руки онемели. Мы двинулись по скалам, следуя запутанным ветром верёвкам, которые, судя по виду, провисели здесь не один год.

Я думал, что в лагерь 5 мы доберемся быстрее, так как не учёл эффект приближения, возникающий при наблюдении прямо по линии гребня. Палатки казались значительно ближе, чем они были на самом деле. Барни и Ал оказались снова абсолютно правы, переход к лагерю 5 отнюдь не легкая прогулка по твердому снегу.

Действительно, путь был утомительным, с частыми большими ступенями и обломками скал под ногами. О каком-нибудь ритме не могло быть и речи. Зубья кошек цеплялись за перила, что часто усложняло поиск маршрута. Многие из перильных верёвок были навешены, когда гребень был в снегу, и теперь, когда снег сошел, бесполезно болтались на скалах.

Во время одной из частых остановок я наблюдал черных как смоль птиц, которые, используя восходящий поток ветра, набирают высоту. Этих летающих «шакалов» верхние склоны привлекают большим количеством отбросов, оставленных после себя альпинистами на стоянках. С приходом весны брошенные остатки еды и трупы погибших альпинистов вытаивают из своего снежного укрытия.

Весна — хорошее время года в Гималаях, если вы уборщик мусора, снабженный крыльями,

Меня позабавило, что столь маленькие создания могут успешно противостоять ветру, который буквально сдувал нас с ног, и что ещё более интересно, — им хватало кислорода на высоте свыше 7500 метров. Хотелось бы знать, какой у этих птиц «потолок», и, может быть, кто-то из них смог бы залететь на вершину?

Птицы набирали высоту невероятно быстро, подстраивая крылья под каждый новый порыв ветра. Возможно, наш семичасовой подъём занял бы у них несколько минут. В полном восхищении я наблюдал за этими птицами, пока они не скрылись из виду.

Глядя вперёд, я не заметил, что сзади нас наползло облако. Теперь оно полностью заволокло нас, уменьшив видимость менее чем до десяти метров. Фигура Ала периодически исчезала в тумане, но я предпочитал облако ветру, который, слава Всевышнему, немного утих.

Внутри облака звуки приобретали совершенно другие свойства. Резкие удары металла по камню звучали приглушенно, замирая, и впервые после выхода с Северного седла я понял, что слышу своё дыхание. Сознание того, что мы высоко в Гималаях, было полностью утрачено, поскольку мы были лишены каких-либо визуальных ориентиров. Если бы не разрежённый воздух и кислородные баллоны, разбросанные вдоль маршрута, можно было предположить, что мы находимся на высоком гребне в Альпах.