Эрнст Кренкель - RAEM — мои позывные

Если включить приёмник, то в любое время суток слышна работа радиолюбителей. О чём идёт разговор? Мощность передатчика, какой приёмник, антенна, местонахождение, имя, стаж любительской работы, наличие тех или иных дипломов, погода. Каждая связь заканчивается просьбой о присылке квитанции, а партнёр отменно вежливо обещает её прислать.

Но как же изъясняются радисты?

Появился своеобразный жаргон — довольно небольшой список сокращённых английских слов, полностью охватывающих все наши интересы. Следовательно, для связи с коротковолновиком любой страны совершенно не обязательно владеть английским.

Итак, квитанция является подтверждением, что связь состоялась. Как выглядит карточка?

Возьмём любую. Основное — это личный сигнал радиолюбителя, так сказать его радиоимя. В центре крупно изображён позывной; одна или две буквы говорят о государственной принадлежности радиолюбителя, затем цифра — это соответствующий район, и затем ещё несколько букв. Они всегда различны, и именно они означают собственное имя коротковолновика. Это основа основ. Всё остальное зависит от личных вкусов собственника квитанции. Житейская мудрость гласит, что у десяти человек бывает одиннадцать мнений, тем более вкусов, но та же мудрость говорит, что о вкусах не спорят. Каждый хочет, чтобы его квитанция была оригинальной, броской и запоминающейся. Чего — чего только нет на карточках! Достопримечательности того места, где живёт радист: белые медведи и крокодилы, пингвины и кокосовые пальмы, живописные развалины замка, гиганты индустрии.

Есть квитанции академически строгие, классические. Есть легкомысленные — с игривыми девушками. Есть с библейскими изречениями, хотя, как известно, господь бог сравнительно мало интересовался радиотехникой. Наиболее популярна карточка с фотографией владельца на фоне его аппаратуры.

Сравнительно недавно любители помещали полученные квитанции на стенах. Сейчас это считается дурным тоном. Да никаких стен и потолков не хватит. Теперь на стенах появились дипломы. Их великое множество. Большинство учреждено различными национальными обществами коротковолновиков.

Мошенничество или инициатива? Снова на Новую Землю. Перед Маточкиным Шаром в Нижний Новгород. Гостеприимство нижегородцев. Знакомство с М. А. Бонч-Бруевичем и В. В. Татариновым. Мой ровесник — ученый с мировым именем. С аппаратурой в Архангельск. Столица деревянного царства. Коротковолновый конфуз. Первая связь Новая Земля — Баку. Короткие волны получают в Арктике права гражданства.

На косогоре внешнего проезда Рождественского бульвара стоял и поныне стоит капитально построенный каменный дом. В 1926 году в нем размещалось московское представительство Нижегородской радиолаборатории.

Эта лаборатория вошла в историю отечественной радиотехники как колыбель всего большого и нужного, что мы имели в области радио. Большинство наших выдающихся ученых старшего поколения вышло из этого важнейшего очага культуры и техники.

В один из осенних дней я подошел к дому на Рождественском бульваре. Прочитав вывеску, не слитком уверенно переступил порог и спросил:

— Могу ли я видеть кого-либо из руководителей?

Учреждение было спокойным, посетителей здесь бывало не так уж много, и секретарша без всяких околичностей направила меня в соседнюю комнату.

Единственным обитателем этой комнаты оказался инженер Н. А. Никитин — крупный добродушный блондин, которого едва можно было разглядеть за стопками книг и грудой журналов, наваленных на столе.

— Садитесь, молодой человек. Слушаю вас.

Не нужно было быть особенно наблюдательным, чтобы определить мою причастность к морским делам: об этом свидетельствовали потертый бушлат и не менее помятая фуражка.

— В 1924 году я зимовал радистом на полярной станции в Маточкином Шаре на Новой Земле. Теперь опять собираюсь в Арктику.

— Это прекрасно, но чем могу быть полезным?

— Я увлекаюсь короткими волнами, смастерил коротковолновый передатчик, приемник и вот теперь по ночам шарю в эфире и работаю с нашими и зарубежными любителями.

— Очень интересно, но все-таки что же привело вас ко мне?

— Гидрографическое управление намерено провести опыты по связи на коротких волнах в Арктике. Мне предложено договориться с вами о деталях этой работы. Управление установит аппаратуру, которую вы нам дадите, я обеспечит ее работу. Видимо, это дело будет поручено мне.

Я. не поперхнулся и не покраснел, хотя далеко не все в моем заявлении соответствовало действительности. Кроме упоминания о зимовке на Новой Земле и увлечении короткими волнами, мой рассказ представлял собой святую ложь. Желаемое выдавалось за действительность.

Наверное, это был не лучший поступок в моей жизни, но уж очень хотелось, чтобы все произошло именно так. Хотелось с хорошей аппаратурой отправиться в Арктику, хотелось поработать на коротких волнах там, где на них еще никто не работал.

По молодости лет я больше был увлечен эмоциональной частью предложения, однако мой собеседник воспринял его очень деловито:

— Нижегородская радиолаборатория уже проводит опытную радиосвязь с Ташкентом и Владивостоком. Станция в Арктике дала бы нам дополнительный ценный материал по слышимости и проходимости коротких волн…

Я подробно рассказал Никитину свои планы, которые его очень заинтересовали. Сам лично он, конечно, вопроса решить не мог, но высказал мнение, что, вероятно, Бонч-Бруевич согласится дать нужную для опытов аппаратуру. Он спросил меня о возможных источниках тока, потом начались обычные вопросы о зимовке. Я рассказывал ему с большим воодушевлением, так как радовался возможной удаче. Беседовали мы с ним больше часа. Обстоятельства складывались для меня очень благоприятно — Бонч-Бруевич был как раз в Москве. Никитин посоветовал мне написать объяснительную записку на имя Бонча и явиться для личных переговоров с ним на следующий день.

Можно себе представить, как долго тянулся для меня этот вечер. Ночью не мог долго заснуть, так как все перебирал в уме новые планы. На следующий день в половине десятого позвонил по телефону Никитину. Хотя Бонч еще спал; Никитин попросил меня зайти к нему. Захватив фотографии и планы Матшара, я отправился на Рождественский бульвар. Как я волновался!

Наконец пришел Бонч-Бруевич. Никитин познакомил меня с ним. Первый вопрос Михаила Александровича был:

— Какой ток имеется?

Потом:

— Да, мы можем дать трехсотваттный передатчик и приемник!

Услышав это, я так и ахнул. Про себя, конечно. Всю аппаратуру лаборатория предлагала мне бесплатно. Исключение составляли лампы для передатчика. За них надо было платить, и платить весьма прилично, по шестьдесят рублей за лампу. Но я, не раздумывая готов, был пойти на этот расход.