Эрнст Кренкель - RAEM — мои позывные

Караван «загорал» под незаходящим арктическим солнцем, а мы на «Сибирякове» нервничали. Промедление грозило экспедиции серьезными осложнениями, которых, естественно, хотелось бы избежать. К тому же в эти дни рухнула еще одна надежда. 10 августа была принята радиограмма, сообщавшая, что летчик И. К. Иванов, прикомандированный к «Сибирякову», исправил повреждение и вылетел из Архангельска на Диксон. Через несколько часов новая радиограмма: самолет потерпел аварию и утонул в Белом море. Обошлось без жертв, но на душе было тяжело. Гибель самолета резко снизила нашу дальнозоркость. В тяжелых арктических льдах мы оставались без глаз, слепые, как котята. В дальнейшем это принесло бездну трудностей, вследствие которых наш поход вообще оказался на грани невыполнения задания.

На следующий день, 10 августа, настроение несколько поднялось: прибыл долгожданный «Вагланд». Мы отсалютовали его прибытию таким авралом, какого этот доживающий свой век пароходишко не видел отродясь. Взяв с борта угольщика 250 тонн кардифа, мы пополнили угольный запас нашего «Саши» до 850 тонн. Уголь не вмещался в трюмах, и часть его оставалась на палубе. Но иного выхода не было. Энергии угля предстояло победить сопротивление льда, и потому чем больше был угольный запас на ледоколе, тем было спокойнее.

Все составы экспедиции — научный, административно-технический, хозяйственный, литературно-художественный и пассажиры — бегали, сгибаясь под тяжестью угольных мешков. Так пришла героика. Пришла не в образе белого медведя, с которым надо было сражаться один на один, не в личине шторма, против которого бессильны даже самые острые журналистские перья. Героику принес уголь, въедавшийся в нашу кожу, волосы, легкие. Именно здесь, на угольном аврале, и стал формироваться коллектив. Он вырос вскоре в огромную силу, блестяще показавшую себя в тех нелегких, подлинно героических делах, о которых в эти дни, разумеется, никто даже и не помышлял.

Норвежцы с интересом рассматривали «Сибирякова» и наших людей, тем более что для такого любопытства у них были все возможности — в разгрузке своего судна норвежская команда не участвовала. Большое впечатление произвела на них и борода Отто Юльевича, тогда еще не имевшая такой мировой известности, как после «Челюскина». Капитан «Вагланда» даже спросил кого-то из наших:

— Скажите, ваш начальник, наверное, из бывших священников?

Но даже наш блистательно проведенный аврал не мог полностью компенсировать опоздание «Вагланда». Прибыв на Диксон 3 августа 1932 года, ледокол покинул его лишь 11 августа, взяв курс на восток, к Северной Земле.

На Северной Земле у меня (да, разумеется, не только у меня) были знакомые. Когда в 1930 году ледокол «Седов» снял нашу группу зимовщиков с Земли Франца-Иосифа, на его борту плыла к Северной Земле знаменитая ушаковская четверка. Плыла домовито: везли свору собак — штук пятьдесят, не меньше, — и штабеля бесконечных ящиков с оборудованием, оружием, питанием и книгами.

Ничто в этой рачительной хозяйственности не говорило о героизме, о подвиге. Да и сам Георгий Алексеевич Ушаков, удивительно спокойный человек среднего роста, в пенсне, с небольшими усиками, похожий одновременно и на директора завода, и на председателя колхоза, не был похож на героя, каким он представлялся плохим романистам.

И все же, несмотря на такой будничный облик, Георгий Алексеевич был личностью весьма и весьма примечательной. Амурский казак, красный партизан и красноармеец стал студентом университета, сотрудником Госторга во Владивостоке, а уж затем оказался среди полярников, которым выпала высокая обязанность — отстаивать честь советского флага на Севере.

В 1926 году Ушаков назначен начальником острова Врангеля. Он очень быстро навел на острове порядок. С честью выходя из множества нелегких ситуаций, советский начальник завоевал у островитян непререкаемый авторитет. За островом Врангеля пришел черед и Северной Земли…

Под стать Ушакову был Николай Николаевич Урванцев, выдающийся полярный геолог. Его имя — имя большого ученого — встречается во всех серьезных работах по истории освоения Арктики, а как великий энтузиаст он известен по многочисленным журнальным и газетным очеркам.

Знатоками своего дела были совсем молодой ленинградец, радист Вася Ходов и опытный каюр Серега Журавлев. Все ушаковцы ощущали плечо друг друга, и в этом единении была их огромная сила.

Все делалось чрезвычайно солидно. Ушаков сразу же поставил перед собой и своими товарищами далеко идущую цель — обследовать Северную Землю. Этой цели подчинялось все. И подбор людей, и тщательность подготовки экспедиции, и распределение обязанностей, и организация работ — все отличалось, я бы сказал, снайперской точностью. Был возведен дом, заработала радиостанция, на восточной оконечности острова созданы опорные пункты для дальних походов. Только после такой «артиллерийской подготовки» Ушаков начал действовать.

В основном обязанности распределялись так: Ушаков, Урванцев и Журавлев, погрузив поклажу на нарты с собачьей упряжкой, уходили в дальний поход. Уходили без всякой радиосвязи, что, разумеется, в условиях Северной Земли было чрезвычайно опасно. Радист Вася Ходов, которому не исполнилось еще и двадцати лет, оставался один. На его долю падали метеорологические наблюдения и передача метеоинформации на Большую землю. Долгие месяцы радист жил один. Каким мужеством нужно было обладать для этого! Да, Георгий Алексеевич не ошибся, выбрав себе в спутники молодого энтузиаста коротких волн.

Здесь самое время рассказать о Сереге Журавлеве. Это была красочная фигура. Именно такими я представляю себе наших предтечей. Тех, которые в давние времена без ледоколов, без самолетов, без радио, на утлых суденышках бороздили полярные моря и были первооткрывателями неведомых земель.

Высокий, худой, состоящий как бы только из костей и сухожилий, руки как лопаты, с грубым голосом и грубой речью. Меткий стрелок, неутомимый в работе и надежный, как базальтовая скала.

Одному профессору-ихтиологу он как-то сказал:

«Эх вы, ученые, в кишках дохлой рыбы правду ищете!»

Другой раз, объезжая упряжку собак, Серега под Архангельском заехал в далекую деревеньку, где испокон века не видели такого вида транспорта. Все население высыпало на улицу.

«Ой, бабоньки, гляньте, до чего народ дошел — на собаках ездют…»

«Молчи, стерва, я через год на котах приеду».

Я не преувеличу, если назову исследование Северной Земли, проведенное Ушаковым и его товарищами, величайшим географическим подвигом XX века. На карту был нанесен огромный, дотоле неизвестный архипелаг общей площадью примерно тридцать семь тысяч квадратных километров. И хотя я очень не люблю повторять слова «герои», «героическая», но для этих четырех людей и для работы, которую они провели за два года, иные определения подобрать очень трудно.