Сергей Марков - Онассис. Проклятие богини

— Но каюты были?

— Да, были, и даже бассейн! Баржа-бордель! Никто тогда, конечно, не знал никакого Онассиса, но все были влюблены в русскую графиню. В тот раз «Екатерина» была зафрахтована накануне Рождества United Fruit Company, мы нанялись грузчиками: колумбийские бананы, пепино, маракуйя, анноны, авокадо, ананасы везли в Нью-Йорк. Если бы ты мог себе представить, что это был за фруктово-сексуальный рейс! Два десятка писаных красавиц, а иных графиня не держала, отдавались прямо в этом фруктовом сочащемся раю, да ещё при сильной качке! Блондинки, мулатки, чернокожие визжат, вопят, кувыркаются в мякоти и соку папайи, цитрусовых!.. — пританцовывая перед мольбертом, всё яростнее, казалось, набрасывая с палитры на холст краски, народный художник Кубы вспоминал молодость. — Представляешь, что за фрукты оказались у этих сраных янки на рождественском столе!

— Сочиняете! Впрочем, как говорят у нас: не любо — не слушай, а врать не мешай…

— Да я именно там, на «Екатерине», по-настоящему и стал живописцем, но так никогда и не смог отобразить на холсте увиденное! Говорили, что и сам хозяин порой совершал сладостные фруктовые рейсы на «Екатерине». Хотя, конечно, его и в молодости, да и всю жизнь интересовали только деньги, он до мозга костей капиталист, с такими мы на Кубе в революцию под водительством Фиделя раз и навсегда расправились, покончили!..

Использование грузовых судов под склады Онассис поставил, как и всё, за что брался, на промышленную основу, с размахом, и зарабатывал серьёзные деньги. Не оставлял и табачный бизнес.

Говорили, что Аристотель в то время, в возрасте 25–30 лет, был похож на Наполеона Бонапарта. Совсем небольшого роста — 163 сантиметра, коренастый, необычайно подвижный, с горящим взглядом, волевым подбородком и чувственными губами, способный спать три-четыре часа в сутки и неустанно трудиться, он смело брался за неизведанное, будто следуя наполеоновскому завету, что главное — ввязаться в схватку, а там уж битва план покажет.

В Норвегии Онассис познакомился с Андерсом Яре, весьма состоятельным владельцем крупнейшей рыболовецкой базы в Сандерфьорде, китобойной столице Скандинавии. И, как он это умел, обаял китобоя настолько, что тот предложил молодому энергичному греку долю в бизнесе, то есть проценты от дохода одного из своих китобойных заводов. И не прогадал. Аристотель быстро освоился в китобойном промысле, сам принимал участие в плаваниях, бил из гарпунной пушки усатых и зубастых китов-сейвалов, полосатиков, горбачей, гренландских синих и серых, кашалотов, клюворылых, бутылконосов…

Он много лет занимался китобойным промыслом, а отвратили его от этого прибыльного и кровавого бизнеса не столько постоянные нападки «зелёных», запреты правительств, судебные разбирательства и штрафы, сколько Мария Каллас, которую он взял однажды с собой на китобойное судно и которая увидела, как плачет китёнок по убитой на его глазах маме…

Но об этом — позже.

Неудач, поражений, провалов, утрат на пути Аристотеля Онассиса было много, но он их умел преодолевать и не сдаваться. Как мы знаем, образования у него почти не было, университетов, как говорится, он не кончал. Но если бы приобретённые им в процессе предпринимательской деятельности знания можно было систематизировать и экстраполировать на университетские программы, то стало бы очевидно, что наш герой окончил, притом с отличием, несколько факультетов. А именно: иностранных языков, дипломатии, психологии, международной экономики, юридический, журналистики и рекламы, географии и даже геополитики…

С 1929 по 1936 год он побывал во многих странах: Панаме, Кубе, США, Италии, Испании, Греции, Франции, Великобритании, Бельгии, Голландии, Норвегии, Швеции… Формально — по своему табачному бизнесу (приобретавшему глобальный характер, как всё, к чему имел отношение Аристотель Онассис), по сути — как бы проводя тотальный всемирный маркетинг: его всё больше занимали корабли и корабелы.

И ещё одним факультетом, на котором наш герой продолжал учиться до конца своих дней, был факультет любви.

В 1934 году на теплоходе «Август» норвежец Андерс Яре представил своего юного друга-партнёра, как он называл Аристо, некоей высокой, метр семьдесят четыре, голубоглазой блондинке по имени Ингеборг Дедикен. Поначалу низкорослый грек не произвёл на даму впечатления, запомнился лишь явно не скандинавским блеском маслиновых глаз.

Несколько дней спустя, выйдя утром из своей виллы и садясь в «роллс-ройс», она заметила этот блеск на другой стороне улочки, в тени пихт. То же — вечером, то же — следующим утром…

Через неделю она обратила на это внимание своего мажордома. Тот вознамерился было позвонить в полицию, но хозяйка, не так давно оставившая своего второго мужа и скучавшая, вместо этого велела пригласить настойчивого молодого человека, имени которого не запомнила, к себе на чашку кофе. Он представился тренером по плаванию, она, смерив коротышку взглядом, скептически усмехнулась и предложила её «чему-нибудь новенькому научить» тут же, в домашнем бассейне; Ингеборг имела личного тренера и была одной из лучших пловчих брассом.

Аристо стал разучивать с ней новый, никому ещё не известный стиль плавания «дельфином» или «бабочкой», при котором плечи опускаются вниз, бёдра поднимаются выше, отчего по телу как бы проходит волна, и биение ног в унисон подобно хвосту дельфина или русалки… И, по признанию самой Ингеборг, она была захвачена, как Троя эллинами, но практически без осады, с первого приступа, обессиленная постижением основ баттерфляя. Онассис прямо в бассейне, на бортике, подверг, как сказал бы Михаил Булгаков, запыхавшуюся норвежку неистовой французской любви.

Так завязался роман нашего героя незнатного, мягко говоря, происхождения с Ингеборг, Ингезе Дедикен, оказавшейся (какая неожиданность!) дочерью одного из крупнейших в Скандинавии судовладельцев, который прослеживал своё происхождение от представителя древнего шотландского герцогского дома Клерков, Ингевальда Брайда. Ингезе, будучи старше и, как представляется, гораздо искушённее Аристотеля, только поначалу уверяла свою компанию норвежско-шведских миллионщиков, что «знавала и лучших секс-атлетов». Она быстро сдалась на волю победителя. «Никогда прежде я не испытывала такого пронзительно-дикого чувственного блаженства», — писала Ингезе в своих воспоминаниях «Тот самый Аристо».

Он называл её «Мамита», она его — «Мамико». Она охотно всем рассказывала о приобретённом с ним сексуальном опыте. «Ни у одного из моих мужей не было такой кожи, которую так нравилось бы гладить, как у него. Мы тонули в своих желаниях…» Инга в основном жила в Париже, где однажды попробовала, какая кожа у голландского дирижёра. Онассис, узнав об этом, вознегодовал.