Сергей Марков - Онассис. Проклятие богини

Когда ему исполнилось 96 лет, страховая компания выдала ему чек на пять миллионов долларов, ибо он своим долгожительством значительно улучшил статистику, невыгодную страховщикам. Скорее всего, это была стоимость билета в рай, шутил Джон наедине с другом Генри Фордом.

Пожертвования Рокфеллера превысили полмиллиарда долларов. Из них более 80 миллионов получил Чикагский университет, не менее 100 миллионов — баптистская церковь. Также Джон Рокфеллер создал и до своей кончины полностью финансировал Нью-Йоркский институт медицинских исследований, Совет по всеобщему образованию, Фонд Рокфеллера и т. д. и т. п. (всего не менее пятидесяти организаций).

Аристотель Сократес Онассис неуклонно двигался к своей цели — большим деньгам, Мария Каллас — к своей, мировой славе, а по сути они двигались навстречу друг другу.

Мария начала слушать записи классических произведений в возрасте трёх лет.

Евангелия, мать Марии, годы спустя написала, как её четырёхлетняя дочь всех потрясла, подобравшись к пианоле, — механическому пианино, игравшему на перфоленте и приводившемуся в действие с помощью педалей, — и, нажимая на педали ручонками, ибо не могла достать до них ножками, вдруг сыграла, притом чисто и уверенно, «Ла Палому» — «Голубку».

В шестилетнем возрасте на одной из улиц Манхэттена Мария попала под машину, и её протащило целый квартал. Она находилась в коме в течение двенадцати дней. Никто не ожидал, что она выживет. Греческие родственники, друзья и знакомые приходили проститься и выразить соболезнования родителям. И, когда Мария однажды утром вдруг открыла глаза и, жмурясь на солнце, едва слышно, слабеньким голоском затянула по-итальянски «О, соле мио», восприняли это как настоящее чудо, как знак судьбы. Она пролежала в больнице около месяца.

«Я нашла итальянского преподавателя для своих крошек, синьорину Сандрину, — вспоминала Евангелия. — Мария не брала уроков пения, но самостоятельно выучила „Ла Палому“, а в десять лет уже исполняла арии „Кармен“… Наконец произошло событие, которое я не забуду никогда. День выдался жарким, и окна были распахнуты настежь… Мария пела свою любимую „Ла Палому“ и аккомпанировала себе на пианино, в то время как лёгкий ветерок раскачивал кружевные занавески… Выглянув в окно, я увидела, что улица полна народу. У нашего дома собралась целая толпа. Люди стояли и слушали, как поёт моя крошка Мария. Затем раздались аплодисменты; люди не расходились, пока Мария пела…»

По воскресеньям девочка пела псалмы в церковном хоре греческой православной церкви Святого Спиридона. Еженедельно ходила в библиотеку, но часто предпочитала книгам классическую музыку. В детстве она хотела быть дантистом, однако посвятила себя музыке и пению. Пластинки с классическими записями стали её игрушками. В девять лет она была звездой концертов в общественной школе. Бывший школьный товарищ рассказывал: «Мы все были очарованы её голосом». В десятилетнем возрасте Мария была способна услышать малейшие ошибки и неточности в исполнении арий, передаваемых по радио. В 11 лет она слушала Лили Пане в нью-йоркской Метрополитен-опера и пообещала, а может быть, поклялась: «Когда-нибудь я сама стану звездой, большей звездой, чем она». Мать записала её для участия в радиопередаче «Большие звуки любительского часа», когда ей было тринадцать, и кроме того, Мария ездила в Чикаго, где заняла второе место в детском телевизионном шоу.

На семейном совете, если можно так сказать, мать решила, что Марии лучше продолжать вокальное образование дома, в Афинах. Великая депрессия затронула и их семью. За восемь лет из-за хронического упадка в делах они переезжали с места на место девять раз, и в конце концов отец Марии, Георгиос, был вынужден продать свою аптеку. (По признанию Евангелии, окончательно разругавшейся с Георгиосом, муж был так счастлив избавиться от них, что не поскупился оплатить им дорогу и пообещал ежемесячно высылать в Грецию 125 долларов и конечно же обещания своего не сдержал: однажды она получила от него 7 долларов, в другой раз — 17, и на этом вспомоществование закончилось.)

По дороге в Грецию тринадцатилетняя Мария согласилась по просьбе капитана корабля исполнить что-нибудь во время воскресной мессы. Правда, согласилась не сразу. Отметим, что уже тогда Мария знала себе цену. Появилась она перед собравшейся публикой — офицерами команды и пассажирами первого класса — в синем платьице с белым воротничком, с распущенными по плечам иссиня-чёрными волосами. Началось её выступление с «Ла Паломы», после чего прозвучала «Аве Мария» Гуно, затем весь её репертуар, а под конец знаменитая хабанера из «Кармен», чем девочка окончательно покорила слушателей. Войдя в образ героини, Мария выхватила гвоздику из стоявшей на рояле в кают-компании вазы и бросила капитану, будто тот был Хосе. В ответ капитан преподнёс ей большую куклу, которую Мария не сразу и сообразила, с какой стороны взять: это оказалась первая кукла в её жизни. «Когда с ребёнком так обращаются, — вспоминала Мария годы спустя, — он слишком рано взрослеет и становится похожим на маленького старичка. Нельзя отнимать у детей детство. Только когда я пела, мне казалось, что меня любят…» Кстати, первые 20 долларов она заработала пением там же, в кают-компании, — их как бы невзначай кто-то забыл на крышке рояля.

Позже, по словам мужа Каллас Батисты, Мария утверждала, что мать украла у неё детство. «Моя мать, — рассказывала она в одном из интервью, — как только осознала моё вокальное дарование, тут же решила сделать из меня чудо-ребёнка как можно быстрее… Я вынуждена была репетировать снова и снова, до полного изнеможения». В 1957 году в интервью итальянскому журналу она говорила: «Я должна была учиться, мне запрещалось без какого-то практического смысла проводить время… Меня лишили каких бы то ни было светлых воспоминаний об отрочестве».

Возможно, пытаясь восполнить холодность требовательной матери и смягчить свою незащищённость, дома Мария почти беспрерывно что-нибудь жевала, набирая вес. Скрупулёзные биографы даже подсчитали, что по достижении подросткового возраста она была пяти футов и восьми дюймов ростом, но весила почти две сотни фунтов.

«Отдушинами в её жизни были музыка и пристрастие к еде, — пишет один из её биографов француз Клод Дюфрен. — С утра до вечера она поглощала конфеты, медовые коврижки, рахат-лукум. За обедом с аппетитом ела макароны. Вскоре — а кто нас побалует лучше, чем мы сами, — она встала за плиту и придумала своё любимое кушанье: два яйца под греческим сыром. Эту пищу нельзя было назвать лёгкой, но ребёнок нуждался в столь калорийном питании, чтобы хорошо петь: в те времена многие придерживались мнения, что хорошая певица не может быть худой. Этим и объясняется, почему мать чудо-ребёнка не препятствовала пристрастию дочери к еде».