Сергей Марков - Онассис. Проклятие богини

— Недавно из Огадена прилетел, — перехватив мой взгляд, пояснил международник. — Эфиопо-сомалийская война, а до этого — угандийско-танзанийская!.. В армии-то служить приходилось?

Я ответил, что служил в Закавказском военном округе, застал греко-турецкий конфликт, когда нас подняли по тревоге и трое суток в полной боевой готовности мы провели в окопах на границе с Турцией, и теперь хотел бы вернуться туда в качестве спецкора уважаемой газеты…

Завотделом пожал плечами и осведомился, есть ли у меня мечта. Набравшись наглости, я выпалил:

— Средняя Азия — Самарканд, Бухара, Хива…

Он сказал, что это любопытно, но спрашивает о заветной мечте.

— Владивосток, Магадан… — безнадёжно молвил я с желанием уйти восвояси.

— Во Францию поедешь? — осведомился он тоном кота, наигравшегося с полудохлой уже мышью.

— В Париж? — ошарашенно уточнил я. — Бесплатно?

— Нет, со скидкой, как у Онассиса в авиакомпании Olympic Airways, самолётом которой я когда-то летел, — сыронизировал он.

— С девяностосемипроцентной? — осмелел я.

— А ты неплохо осведомлён, — заметил он и внезапно посуровел: — Речь идёт о загранкомандировке. Кстати, Онассис немало способствовал всем тем войнам, на которых мне довелось побывать в последние годы. Он поставлял оружие и тем, и этим, зарабатывая в день по миллиону долларов. Ну так как? Ничего не имеешь против командировки в Париж?..

Живут же люди, подумал я, с войны летают самолётами авиакомпании Онассиса, где стюардесс одевает Карден, едят золотыми вилками… Конечно, я не поверил своим ушам, когда услышал, что мне предоставляется возможность полететь в недельную командировку в Париж, чтобы подготовить материал на тему… Впрочем, тема пока была сформулирована в общих чертах.

Но вышел я на Пушкинскую другим человеком. И всё вокруг изменилось. Даже возвышающийся на площади Пушкин, которому не позволили увидеть Париж и вообще выехать за границу, казалось, ликовал вместе со мной. Одно подспудно смущало: слово, которое я дал в так называемом «первом», особом отделе: о предстоящей командировке никому не рассказывать, даже близким. Хотелось не то что близким, а всей площади проорать: «Я еду в Париж! Не просто по казённой надобности, но ещё с секретным предписанием!» О том, что это за секретное предписание, я, понимая, что простого студента журфака, пусть и написавшего заметки о подготовке к Олимпиаде, не пошлют, мог лишь догадываться. И от этих догадок, как пишут в вестернах, стыла кровь в жилах…

Между тем всё шло своим чередом.

Ветераны-большевики утвердили мою выездную характеристику на заседании комиссии районного комитета партии, притом сразу, без каверзных вопросов, о которых я был наслышан, типа: «В какое количество урн завещал поместить свой прах руководитель вьетнамской августовской революции товарищ Хо Ши Мин и где их захоронить?» В отделении Внешторгбанка на Калининском проспекте мои 200 «деревянных» советских рублей с изображением вождя мирового пролетариата В. И. Ленина без вопросов обменяли на целую тысячу новеньких красивеньких франков. Попросили на минуточку задержаться, куда-то звонили, потом улыбнулись и пожелали счастливого пути.

Накануне дня вылета я был извещён по телефону, что авиабилет и «всё необходимое» будет выдано мне в аэропорту под табло. Надо ли говорить, что ночь я не спал, рисуя в воображении самые сладостные картины парижской и вообще заграничной жизни! Бледный, с красными после бессонной ночи глазами, присев «на дорожку» с родителями, которым соврал, что командирован в Оренбург, сотню раз проверив паспорт и деньги, я приехал в Шереметьево-2 не за два часа до отлёта, как полагалось, а за четыре и слонялся по пустынному гулкому залу.

Рейс Москва — Париж уже был объявлен, и меня чуть кондратий не хватил от волнения, когда появился мой знакомый чекист Андрей X. И, озираясь, хотя зал вылета был по-прежнему пустынен, сообщил, что моя командировка отменяется. В ответ на мой наивный вопрос о причинах он процедил:

— No comment.

Не успел я вернуться домой, как раздался телефонный звонок и мне был голос, как небезызвестному герою из романа «Мастер и Маргарита»: «Сдавайте валюту».

По прошествии трёх суток чекист объявился. И в Бородинской панораме, где на этот раз было назначено свидание, объяснил, что я направлялся в Париж для «превентивной встречи с объектом», но события разворачиваются стремительно и завтра сам объект в сопровождении моего тёзки Сергея Каузова прилетает в Москву.

— Всё к лучшему, — с очевидным облегчением вздохнул Андрей X.

— Что? — не понял я.

— Всё. В том числе и то, что я тебе не успел выдать для разработки объекта семнадцать тысяч шестьсот франков…

— Это почему же? — обиженно спросил я.

— Имеем информацию, — ушёл он от ответа, разглядывая батальные сцены. — Но не расстраивайся, для тебя Париж начинается завтра в Москве. В пятнадцать тридцать жду тебя там же, в Шереметьеве, только этажом ниже, в зале прилёта, у выхода из депутатского зала. С фотоаппаратом и журналистским удостоверением. Если что — мы не знакомы.

Вторая мировая война для Аристотеля Сократеса Онассиса началась задолго до того, как о ней узнал мир. В определённом смысле он в чём-то даже предвосхитил её, если так можно выразиться (как и множество последующих войн, вооружённых конфликтов, разного масштаба международных инцидентов).

В итальянском министерстве колоний, которое в январе 1935 года возглавил сам Муссолини (вскоре его официальным титулом станет «Его Превосходительство Бенито Муссолини, глава правительства, дуче фашизма и основатель империи»), возник план объединения Эритреи и Сомали в обширную колониальную территорию с включением в неё Абиссинии (Эфиопии). Ещё в 1934 году тайно начались отправка итальянских войск в Эритрею и провокационные приграничные столкновения.

Онассис узнал об этом от одного из бывших мужей Ингеборг Дедикен (отметим, что у нашего героя, как правило, складывались приятельские отношения с бывшими мужьями и любовниками своих жён и любовниц, если те могли быть ему хоть чем-то полезны), торговавшего оружием, прилетел в Рим и заключил выгодные контракты под два судна, купленные им, как помним, в Лондоне «по цене „роллс-ройсов“» и ожидавшие своего часа.

Четвёртого октября 1935 года Италия напала на Эфиопию, хотя между ними был подписан пакт о ненападении. Итальянский представитель в Лиге Наций огласил повод для войны: «В силу трагической иронии судьбы Эфиопия владеет неабиссинскими колониями, в то время как в результате превратностей истории и международных ограничений Италия втиснута в территориальные рамки, в которых она задыхается. Италия вынуждена поднять на Ассамблее государств свой голос, требуя справедливости!»