Евгений Матвеев - Судьба по-русски

Не доверяя первому впечатлению, решил узнать свою будущую Соню поближе.

— Вия, — обратился я к ней на следующий день. — Покажи мне твою Ригу.

Вия взглянула на меня широко распахнутыми светло-голубыми глазами, не скрывая удивления.

— Боженька, что я слышу! Евгений, ты это сказал серьезно? — спросила она с милым акцентом. — Тебя интересует мой город?

— Да, очень хочется побывать в Домской церкви. А если повезет, послушать там органную музыку. Хочется походить по вашему этнографическому музею, постоять у памятника Янису Райнису.

— Ты знаешь Райниса? — с еще большим удивлением спросила Вия.

Вместо ответа на ее вопрос я процитировал монолог из пьесы «Вей, ветерок»:

— «Встану, встану, прыгну, прыгну!»— продолжила Вия на латышском языке.

Прозвучала эта фраза у нее неподдельно искренне, по-девичьи. И куда вдруг девалась ее надменность, горделивость?.. Не обращая внимания на прохожих, она схватила меня за лацкан пиджака и почти как девочка тоненько воскликнула:

— Евгений!.. Как ты знаешь Райниса!

Не без доли хвастовства я поделился своей влюбленностью в «Вей, ветерок», в образ Улдиса, которого сыграл при аншлагах более двухсот раз в новосибирском «Красном факеле»… Сказал, что и она ведь играла Байбу в Латвийском художественном театре… И играла прекрасно…

— Ты и это знаешь? — На ее щеках появился румянец: она сияла.

Кажется, наметилось первое совпадение наших интересов. Появилась надежда, что ледяные торосы, разделявшие нас, постепенно начнут таять.

И все же в Вие уживались два разных человека: то она была царственно надменна, то — сама приветливость, простота. С такой надменностью она могла бы играть Марину Мнишек, о чем потом я ей и сказал. Но я подозревал, что «надменность» — это наносное, это не суть ее характера. За этим что-то стояло (позже я понял — что, но не буду касаться здесь этой темы).

Мне захотелось понять Вию глубже. По крупицам из наших разговоров я узнавал о ее судьбе и поразился сходству биографий: оба мы выросли в деревне, воспитывались без отца, матери были уборщицами, оба мы в детстве испытали нужду, знали в жизни и оскорбления, и унижения… И если я защищался от всех взрывами эмоций (меня в Малом театре даже прозвали «сумасшедший с бритвой»), то Вия уходила в себя, как бы надевала броню, панцирь. Оттого и казалась всем неприступной, холодной, отстраненной. Помню, как однажды Анатолий Папанов признался: «Хорошо, что у меня нет сцен с Артмане. Я ее боюсь».

Но когда я удивил Вию своим интересом к ее родному городу, к латышской литературе, театру, а потом к музыке, к фольклору, то вся надменность исчезла.

— Боженька!.. Ты и это знаешь?!!

И наступил момент, когда от нее, сдержанной балтийки, потянуло теплом. Пришло человеческое, творческое доверие. С каждым днем на съемочной площадке становилось легче и комфортнее. Этому радовалась вся группа, которая глубоко уважала Вию. У нас снималось шестеро детей, хотя по сюжету их было трое. Но по сценарию Федотов встречался с ними еще раз, когда дети Сони уже подросли. И на съемках мы одну «троицу» меняли на другую. Эти шестеро сорванцов естественно, шумели, так что на площадке всегда стоял жуткий галдеж. Когда приходил я, то ребятня с еще большим усердием демонстрировала «удаль молодецкую»: кувыркалась, визжала, кидалась реквизиторскими подушками… Но стоило появиться Вие — все вмиг замирало, и шалуны смиренно, с виноватым видом смотрели на нее. Собственно, и вся группа так относилась к ней — почтительно.

«Родная кровь» — простая, поэтическая мелодрама. Кроме режиссерских достоинств главное и самое ценное в фильме — конечно же образ Сони. Искренность, чистота, напевный акцент героини очаровали зрителя. Вия Артмане стала всенародной любимицей! Она освободилась от своего защитного панциря, вышла к людям всей, очень большой тогда страны и широко улыбнулась…

Вия стала очень популярной. На нее буквально обрушились слава, награды — премии, призы, почетные звания… Она стала знаменитой не только в Советском Союзе, но и за рубежом. А в Латвии Вию просто считали национальной гордостью. Ее избрали кандидатом в члены ЦК КП Латвии, депутатом Верховного Совета, она возглавила Союз театральных деятелей своей республики…

Но, как говорят в народе: «Нет пропасти супротив завистливых глаз». Кому-то творческая и общественная деятельность Вии Артмане была не по душе. И начались наговоры, сплетни, слухи… Ей ставилось в вину многое… И Вия снова замкнулась…

Когда режиссер Янис Стрейч работал над телефильмом «Театр» (по роману С.Моэма), он писал о Вие, исполнившей там главную роль: «По природе /В.Артмане/ замкнута, и немногим, а может, и никому не удается проникнуть в глубину ее существа…»

Однако, спасибо режиссеру, ему удалось подобрать ключик к творческой душе актрисы и вместе сотворить, на мой взгляд, еще одно чудо — приму театра Джулию Ламберт.

Фильм латышских кинематографистов, где снялось целое созвездие блистательных актеров, имел заслуженный успех. Успех устойчивый — «Театр» и по сей день нередко демонстрируется на наших телеэкранах.

Казалось, в «Театре» вспыхнула и снова погасла звезда Артмане: после этого начался еще один период молчания большого мастера. Но, к счастью, вскоре он прервался новой удивительной работой. Можно только диву даваться и восхищаться мужеством актрисы: после стольких бед — смерти мужа, возобновившейся травли — Вия Артмане с поразительной художественной силой сыграла в фильме молодого режиссера Валерия Тодоровского «Катафалк». Не просто сыграла, а, на мой взгляд, совершила творческий подвиг — она вынесла на экран образ жены партийного функционера, спившейся, одутловатой, неряшливой бабы. Во имя искусства Вия Артмане совершила насилие над собой, над своей красотой. Это дано не многим.

Станиславский призывал актеров любить искусство в себе, а не себя в искусстве. Но, чего греха таить, артисты, особенно артистки, не часто следуют этому: они больше любят себя, боятся показаться в роли некрасивыми. Им важно, как они выглядят в профиль, идет ли им это платье или к лицу этот шарфик, не потеряют ли они своей привлекательности в том или ином ракурсе, при том или ином освещении…

С Вией Артмане такого быть не может — она даже и не думает о таких посторонних, далеких от творчества вещах. И подтверждение тому — ее роли. Я упомянул здесь только три из них — Соня, Джулия Ламберт и жена крупного партийца. Работы настолько многогранные, и при этом такие полярные, такие непохожие, что даже не приходит мысль их сравнивать. Роли настолько по-разному сыгранные, что кажется — сделаны они тремя актрисами, тремя крупными художниками…