Юрий Сушко - Юрий Михайлович Сушко Я убил Степана Бандеру

— Конечно, — кивнул Сташинский. — Я могу пользоваться своими записями?

Доктор Зайдель покачал головой:

— Нежелательно, — потом добавил: — Лучше сделайте такой краткий конспект, вспомните студенческие годы. Только тезисы. Чтобы можно было незаметно подглядывать.

— У нас это называлось шпаргалки, — хмуро сказал Сташинский. Увидев недоумение адвоката, кое-как объяснил.

— Мне нравится, что вы не утратили чувства юмора, — улыбнулся доктор Зайдель. — Но к своему выступлению вы должны подойти максимально серьёзно и ответственно. Сказать вы должны будете примерно следующее: «До рокового октября 1957 года я, как и многие, видел в Ребете и Бандере (хотя нет, не надо персонифицировать)… видел в моих будущих жертвах врагов Советского Союза, врагов моего народа… Главным мотивом моих поступков был полученный приказ. После этого я пытался как-то оправдывать свои проступки, и порой мне это удавалось. Позже, когда пришло идейное и политическое прозрение, я осознал, что мои поступки ни с точки зрения политической, ни идеологической не имеют оправдания. Это были преступления. О том, что я глубоко сожалею по поводу содеянного, нет смысла говорить. Если бы этого не было, я бы не стоял сегодня здесь, перед вами…»

— Господин президент, разрешите? — Зайдель поднял руку.

— Пожалуйста. — Герр Ягуш согласно склонил голову.

— На мой взгляд, было бы целесообразно перед окончанием процесса дать возможность обвиняемому высказать своё мнение по поводу совершённых им преступлений.

— Разумеется. — Герр Ягуш пожал плечами. — Если вы желаете сказать что-либо, — он обратился к Сташинскому, — я всецело за.

Подсудимый встал:

— Высокий суд! Ранее, до совершения мной преступных деяний, то есть до октября 1957 года, я, как и все мои соотечественники, видел в этих людях, своих будущих жертвах, только злостных врагов советской власти и всего советского народа. Эти украинские эмигранты боролись против советской власти. Я получил приказ уничтожить их. Я обязан был его исполнить. Я давал присягу, я должен был защищать интересы своей страны. — Сташинский сделал паузу, взглянул на Зайделя и увидел, что адвокат одобрительно смежил веки. — Я понял, что совершил преступление. О чём я глубоко сожалею. Мне стыдно. Иначе я бы не был здесь сегодня…

«Хорошая память, — думал адвокат, слушая Сташинского, — прямо слово в слово. Немного, правда, переигрывает в искренности, но в целом неплохо».

Какая-то дама в зале саркастически фыркнула. Президент Ягуш, покосившись на своих коллег, предоставил слово обвинению — советнику краевого суда, представителю федеральной прокуратуры доктору Норберту Оберле.

Временами речь обвинителя вызывала не столько сострадание к жертвам террористических актов, сколько сочувствие к господину Сташинскому, которого заставили совершить преступление.

— Безбилетный проезд положил начало… бесконечному сплетению частично неотвратимых событий, частично преступных обстоятельств, что определило дальнейшее поведение посудимого и позволило ему вмешаться в судьбу двоих других людей… Задержание и допрос в советских органах госбезопасности фактически служили другой цели, а именно — завербовать подсудимого, склонить к сотрудничеству против украинского движения сопротивления, которое в то время вело партизанскую борьбу с советским господством… Ситниковский поставил его перед выбором: либо лишиться свободы вместе со всей своей семьёй и на долгие годы оказаться в сибирских лагерях, либо принять активное участие в борьбе против движения сопротивления. Обвиняемый выбрал второе — отчасти оттого, что полагал это движение бессмысленным, а отчасти потому, что думал, будто в собственных интересах и в интересах своей родины он должен поступать именно так…

Обвиняемый же выглядел безучастным, тупо уставившись в одну точку. Перечисляя сухие факты злодеяний, доктор Оберле не оставался бесстрастным обвинителем:

— Приказ совершить покушение он получил от Москвы. Позже высокопоставленный, как можно предположить, чин КГБ Георгий Аксентьевич вместе с обвиняемым пил шампанское за успешное завершение акции. Это ли не красноречивое подтверждение беспримерного презрения Кремля к чужой человеческой жизни?! Приказу Москвы обвиняемый подчинился… Возникает вопрос: можно ли себе представить, что этот интеллигентный и трезво мыслящий человек просто так, по собственной воле решил совершить столь злостное преступление? Нет и ещё раз нет! Он выполнял преступную волю преступного государства…

Адвокат Зайдель мысленно аплодировал обвинителю. Доктор Оберле, возвращаясь на своё место, мельком взглянул на мужчину, сидевшего во втором ряду. Лицо последнего не выражало ни малейших эмоций. Одобрение можно было прочитать, лишь зная язык жестов: кисти рук — «домиком». Оберле вздохнул и опустился в кресло, готовясь слушать речь своего коллеги, главного прокурора доктора Куна.

— Данный процесс явно выпадает из общепринятых рамок процессов, которые до сих пор слушались в федеральном суде первой инстанции… В центре обвинения стоят убийства Ребета и Бандеры, двух украинских эмигрантских руководителей, которые до своей смерти жили в Мюнхене. Преждевременный конец их жизни положил их земляк Сташинский. Обвиняемый не знал своих жертв лично, он ни разу не обмолвился с ними ни одним словом.

Оба погибших ничем его не оскорбили. Он не имел для своих действий никакого личного мотива. Идея убийства исходила от другой стороны — от организации, которая была заинтересована в смерти Ребета и Бандеры. Таким образом, речь идёт не о рядовом убийстве по личным мотивам, а об убийстве политическом. Обвиняемый был при этом только орудием организации… — Сташинский посмотрел на своего адвоката. Но Зайдель, поймав его взгляд, никак не отреагировал, — организации, которая хотела устранить, убить двух ведущих украинских политиков в изгнании. Люди этой организации, на службе которой находился обвиняемый, видели в убитых заклятых врагов Советского Союза и русского народа… Обвиняемому было заявлено expressis verbis, что Ребет и Бандера — по причине их опасного влияния на украинскую эмиграцию — должны быть устранены… Организация, на службе которой находился обвиняемый, была не странной группой политических экстремистов, а Комитетом государственной безопасности при Совете министров СССР — КГБ! И это — главное открытие данного процесса, и это делает его сенсационным… Ни одно государство в мире не имеет права убивать человека в чужой стране, даже если этот человек некогда являлся гражданином этого государства… А тем более ни Бандера, ни Ребет гражданами СССР никогда не являлись. Обвиняемый не имел личных оснований для убийства Ребета и Бандеры. Одиночка, не имеющий поддержки со стороны государства, не смог бы осуществить такое преступление… Что касается уголовной ответственности обвиняемого, то она не вызывает сомнений. Он разумный человек и полностью осознает тяжесть своих деяний. Он действовал по собственной воле. Я позволю себе сослаться на выводы уважаемого эксперта, профессора, доктора Рауфа, согласно которым заболеваний психического характера и нарушений сознания у обвиняемого не установлено… Безусловно, КГБ ожидал от него беспрекословного подчинения и не оставлял ему никакой свободы выбора. Но кто добровольно работает на организацию, которая не уважает его мысли и его волю, тот должен нести ответственность. Однако он не предпринял попытки уклониться от выполнения приказа. Виновный может быть оправдан только в том случае, если налицо признаки понуждения (параграф 52 Уголовного кодекса), то есть когда его силой вынудили к совершению преступления…Сила приказа существовала для него только на территории, подконтрольной советской власти, но не на территории ФРГ, где он совершал убийства. В Федеративной Республике он оказывался вне зоны досягаемости своих работодателей, и у него была возможность поступать в соответствии с собственной волей и своей моралью. Поразительно искренняя исповедь обвиняемого не имеет аналогов и беспримерна для нашего зала заседаний. Он открыто и беспощадно раскрыл свой внутренний мир, не пытаясь при этом оправдывать себя и свои поступки. Он приложил видимые усилия, чтобы верно обрисовать эволюцию своего душевного состояния на протяжении десяти последних лет, до момента совершения достойных презрения преступлений…