Анатолий Маркуша - Бессмертный флагман (Чкалов)

Глубокое впечатление произвело на Чкалова приглашение в Клуб исследователей. Прежде чем попасть в стены этого почтенного учреждения, чкаловский экипаж проделал немалый путь по Америке: Ванкувер, Портленд, Сан-Франциско, Чикаго, Вашингтон, Нью-Йорк остались позади; трижды прозвучал в честь наших летчиков пушечный салют… И вот Клуб исследователей. Здесь Валерия Павловича подвели к громадному глобусу, на котором были прочерчены маршруты самых выдающихся экспедиций и стояли собственноручные подписи Фритьофа Нансена, Роберта Пири, Руала Амундсена, Вильямура Стифенсона, Уайли Поста, Ричарда Бэрда, Отто Шмидта, Амелии Эрхарт…

Волнуясь — и было от чего, — Чкалов взглянул на самый свежий маршрут, свой маршрут, проложенный по бело-голубому полю северного полушария Земли, и расписался.

Но вот что любопытно: позже, вспоминая об этом знаменательном дне, он, конечно, с гордостью будет говорить и о торжественном приеме, и об историческом глобусе, но особо подчеркнет другое: «Самым замечательным событием дня было то, что среди гостей на обеде присутствовал единственный среди приглашенных белых негр, Мэттью Хэнсон, живой участник экспедиции Пири к Северному полюсу». Характерно, очень характерно для Чкалова: реликвии — прекрасная вещь, но живой человек, участник великого события, важнее, дороже, значительней. Человек!

В эти дни адмирал Бэрд писал: «Разрешите принести мне самые сердечные поздравления народам Советского Союза в связи с завершением величайшего в мировой истории авиационного перелета». И эти слова были восприняты Чкаловым как величайшее признание. Ведь они исходили от Летчика, одного из самых достойных Пилотов земли. От человека, ответившего однажды на вопрос: «Что приносит вам постоянную удачу в самых рискованных предприятиях?» — «Мною предводительствует Жюль Верн».

И еще Чкалова взволновала телеграмма Амелии Эрхарт: «От всего сердца поздравляю с великолепным достижением. Надеюсь скоро увидеть знаменитых русских героев и лично пожать вашу мужественную руку».

Знаменитая американская летчица Амелия Эрхарт находилась в это время на одном из первых этапов своего кругосветного перелета.

Чкалов понимал, конечно, что своим прилетом в США несколько «повредил» прославленной американке. Ну, хотя бы тем, что занял своей персоной воображение ее соотечественников; тем, что невольно оттеснил сообщения о ее полете на вторые и даже третьи полосы шумных американских газет. Тем более приятно было получить от нее дружественную телеграмму.

Увы, Эрхарт не пожала руки Чкалова.

Совершив вынужденную посадку в открытом океане, она уже никогда не вернулась к людям. Исчезла без следа. И хотя была некоторая надежда на спасение, она быстро улетучилась: начался унизительный торг, жалкая возня — кто должен спешить на помощь: фирма, организовавшая перелет, государство, друзья летчицы? Пока шел этот беспардонный торг, время оказалось упущенным. И когда в конце концов авианосец с шестьюдесятью четырьмя гидросамолетами на борту вышел в океан, было уже поздно…

Чкалов помрачнел. Потускнела в его честных глазах Америка. Поблекла. Он видел и высоко оценивал великолепную американскую технику — ее высокие, как пирамиды, здания, ее элегантные машины, ее многотоннажные суда, ее прекрасно оборудованные самолеты; он отдавал должное деловитости и предприимчивости народа, но не мог примириться с разобщенностью людей, с тем, что здесь каждый «сам по себе»… Вспомнил есенинское: «Железный Миргород» — и, кажется, именно в этот день сказал впервые:

— Пора домой. Хватит.

Но до дому было еще не близко.

В нескончаемом потоке приветствий, поступавших из СССР, от рабочих коллективов, школ, воинских частей, детских садов, учреждений, от многих частных лиц — товарищей, друзей, просто знакомых и вовсе незнакомых, Чкалову совершенно неожиданно блеснул особенно теплый, радостный лучик, заметно приободривший Валерия Павловича.

«С большой радостью узнала о выполнении вашей заветной мечты. С далекого острова Чкалов мы следили за вашим полетом. Сообщаю, что слово свое сдержала — учусь. Эту телеграмму писала сама. Фетинья Смирнова».

Это была весточка от той самой тети Фоти, с бывшего острова Удд, где завершился первый арктический перелет Чкалова; от той милой, хлопотливой хозяйки, которую всего год назад так искренне и старательно срамил Чкалов:

— Живешь в Советском Союзе, и неграмотная. Ну не стыдно тебе?

И вот, пожалуйста, писала сама. Следила за перелетом. Поздравляет!

Горевать вместе с друзьями способны многие. Это естественное свойство человека. Радоваться вместе с друзьями и за друзей умеют только лучшие из настоящих людей. Чкалов умел.

14 июля, покидая США, столь торжественно и радостно принявшие чкаловский экипаж, уже находясь на борту «Нормандии», Валерий Павлович узнал: только что завершили свои полет через Северный полюс М. М. Громов, А. Б. Юмашев, С. А. Данилин.

Пройдено 10 300 километров. Экипажу Громова удалось то, что Чкалову, Байдукову и Белякову помешала совершить погода, — они побили мировой рекорд дальности.

И Валерий Павлович ликовал.

Наша взяла! Наша в его понимании значило — Россия.

Для того флагманы и прокладывают первые пути в океанах, чтобы те, кто идет следом, шли дальше, опережая время, приближая будущее — «вперед! и выше!», как сказал Горький в год рождения Валерия Павловича.

Именно так: вперед! и выше!

Прежде чем «Нормандия» достигнет берегов Европы, хочу возвратиться еще к одной подробности американского калейдоскопа.

Посол СССР в Америке А. А. Трояновский передал Чкалову, что ему поручено правительством Союза приобрести для экипажа самолета «АНТ-25» три автомашины — в премию, так сказать.

Посла интересовало, какую машину хотел бы иметь Валерий Павлович.

— А для чего нам машины? У нас же есть…

— Я получил распоряжение и должен его выполнить…

— Ну, если так… если приказ… надо купить что-нибудь подешевле.

— Мы еще не очень богаты, но и не настолько бедны, чтобы покупать своим героям какое-нибудь барахло. Это тоже политика, Валерий Павлович!

— Раз политика, тогда решайте сами…

Куплены были три «паккарда».

Но это не конец. В Москве, дома Чкалов никак не мог примириться, что сделался обладателем двух личных автомобилей. И успокоился только тогда, когда нашел применение для своего «газика» — подарил машину Василёвскому Совету.

Испытание всегда испытание. И проходит его человек в первый, или во второй, или, скажем, в десятый раз, все равно трудно.