Самуил Маршак - В начале жизни (страницы воспоминаний); Статьи. Выступления. Заметки. Воспоминания; Проза разных лет.

Баландин, глядя в сторону, угрюмо пробормотал:

— Кольский, Канин, Скандинавский, Ютландия, Пиренейский…

— Недурно для начала, — сказал Павел Павлович, — а не укажете ли вы мне на карте полуостров Канин?

Баландин повернулся к огромной разноцветной карте и обвел рассеянным взглядом все части света.

— Возьмите указку и покажите.

Баландин взял тонкую палочку, покрутил ею в нерешительности, а потом куда-то ткнул.

— Это интересно, — сказал Павел Павлович, торжественно вставая со стула и подходя к краю кафедры. — Покажите еще раз полуостров Канин.

Баландин ткнул в другое место карты.

Павел Павлович радостно улыбнулся.

— Вот оно что. Значит этот полуостров переезжает с места на место, ведет кочевой образ жизни. А скажите! — спросил он. — Сколько в острове полуостровов?

— В острове полуостровов? Два, — сказал Баландин.

— Совершенно верно, два. Два будет у вас в последней четверти и в годовой.

Баландин положил указку и равнодушно пошел на место.

Курмышев и Баландин жили на одном дворе. Курмышев в доме, выходившем на улицу. Баландин — в небольшом флигеле. Отец Курмышева был судья, а у Баландина отца не было.

Когда гимназистов распустили на лето, Курмышев вернулся из гимназии, сбросил пальто и ранец и выбежал на двор.

Было еще свежо. Курмышев разбежался, перепрыгнул через скамейку, потом поднял с земли камень и запустил в небо. Потом подозвал к себе сонную лохматую собаку, стал теребить ее за уши. Собака завизжала и вырвалась.

Курмышев подошел к флигелю и стукнул в последнее окошко справа.

— Заходите, господин Курмышев, — сказала пожилая женщина в очках и в красных сережках, открывая форточку.

Курмышев вбежал в темную переднюю. Там в углу кудахтали куры.

— Пожалуйте, господин Курмышев, — говорила женщина, отворяя дверь. — Жоржик, к тебе пришли!

Баландин вскочил в соседней комнате с кровати, на которой он валялся одетый, и бросился к товарищу. Лицо у него было красное и [изрядно] помятое.

— Кончили курс и теперь гулять? — говорила женщина, мать Баландина. — Ну, гуляйте, гуляйте, молодые люди.

— Она ничего не знает про меня, — шепнул Баландин. — Молчи!

За столом сидел растрепанный и небритый мужчина и читал какую-то бумажку.

— Сведения об успехах, поведении, прилежании и внимании, — читал он, — ученика второго класса Баландина Георгия. Закон божий три, география… тут что-то неразборчиво… тоже три… А тут и совсем разобрать нельзя… Переводится в третий класс… Кто это у вас сведения пишет?

— Помощник письмоводителя, — сказал Курмышев.

— Молчи! — шепнул ему прямо в ухо Баландин.

— Так, — сказал отчим, — а почему у тебя, обормот, все тройки? Хоть бы одну четверку принес?

— Ну уж и на том спасибо, — сказала женщина, — хорошо, что не сел во втором классе.

— Не сел, — угрюмо проворчал отчим, — ему бы в его годы в четвертом быть, а не во втором, попробовал бы он у меня сесть.

Баландин взял бумажку, сложил ее и сунул в ящик стола.

— Шагаем? — сказал он Курмышеву.

— Шагаем!

И оба выскочили на двор.

— Курмышев, — сказал Баландин шепотом, когда они очутились на противоположном конце двора. — Мне сведения Дудкин исправил, он хорошо пишет. Только молчи. Я отчима не боюсь, — ну пусть он меня зарежет, повесит, — мне не страшно. Мне только маму жалко.

— А как же ты… — сказал Курмышев, — как же ты осенью?

— Погоди, — прервал его Баландин, — мы выйдем на улицу, тогда скажу.

Оба мальчика вышли за ворота. Курмышев шел, весело перепрыгивая через лужи, Баландин шагал, не глядя под ноги.

— Как же ты от домашних скрывать будешь? — спросил Курмышев. — Ведь каждую неделю подпись нужна в дневнике? Да и книги у тебя будут те же самые, что в этом году.

— Ничего, — сказал Баландин отчаянно, — осенью я из дому убегу… Скоплю пять рублей и уеду в Одессу. Там в порту работать буду или на корабль наймусь. А потом, когда большой буду, мать к себе возьму.

— Тише, — прошептал Курмышев, а потом снял фуражку и сказал громко: — Здравствуйте, Павел Павлович.

По улице шагал, обходя лужи, Павел Павлович. В пальто он оказался еще толще. Форменные пуговицы и кокарда блестели на солнце. Он тяжело отдувался и осторожно передвигал толстые ноги в новеньких галошах.

— Здравствуй, Курмышев, — широко улыбаясь, сказал Павел Павлович. Потом он перевел взгляд на Баландина и перестал улыбаться.

Баландин смотрел в землю.

Я заснул в библиотеке за столом, заставленным со всех сторон книжными шкафами. Библиотекарь не заметил меня, запер входную дверь на ключ и ушел домой.

Когда я проснулся, было темно. Впрочем, не совсем темно. В окно смотрела луна, и на полках серебрились корешки книг. Но в комнате было светло не только от луны, — на одной из нижних полок мерцал маленький-маленький зеленоватый огонек, похожий на фонарик светляка.

Неужели это светляк?

Так странно было увидеть его здесь, в библиотеке, на странице раскрытой книги. Но, приглядевшись внимательнее, я удивился еще больше. Вокруг светляка, точно у костра на лесной поляне, сидели крошечные человечки в шляпах и колпаках. Тут были мужчины и женщины, молодые и старики.

Мне показалось, что я уже видел этих человечков где-то раньше. Но где же? Ах да, на картинках в старой книжке, которая называлась «Приключения Мурзилки и лесных человечков».

На этой самой книжке, на странице 97-й, они теперь сидели кружком и о чем-то разговаривали тонкими комариными голосами.

Один из человечков, старичок в фуражке с большим козырьком, говорил громче всех других. Он жужжал, как шмель.

— В этой книжке, — кричал старичок, — нет ни слова правды. И картинки в ней неверные. Вот тут нарисован портрет, а под ним подписано мое имя «Заячья губа». А разве этот урод похож на меня?

— Похож, похож! Этот урод очень похож на тебя! — сказал другой человечек в длинном узком пальто и в высокой шляпе, похожей на пробку от графина.

— Ты, должно быть, шутишь, Мурзилка, — пропищал первый человечек.

— Нет, Заячья губа, мне не до шуток, — пропищал второй.

Тут первый человечек страшно рассердился. Он надвинул на нос фуражку и сказал:

— Ты, Мурзилка, всегда любишь спорить. Недаром тебя зовут «Пустая голова». Давай спросим у доктора Мазь-Перемазь, похож ли я на свой портрет или не похож.

— А где доктор?

— Он медицинский словарь читает.

— Доктор! Мазь-Перемазь! Доктор! — закричали человечки хором.

Никто не отзывался.

Я оглядел полку и отыскал среди книг толстый том медицинского словаря.

Он стоял на своем месте, но был слегка раскрыт. Заглянув в него сверху, я заметил человечка в очках, который раскачивался, как маятник, между страницами словаря, ухватившись обеими руками за шелковую голубую нитку-закладку. Прочитав одну строку, он сползал ниже и принимался читать следующую. Наконец доктор услышал голоса своих товарищей и быстро, как паучок по паутинке, выбрался из книги.