Дмитрий Струков - Столыпин. На пути к великой России

Представляя еженедельно государю сведения о количестве смертных приговоров, Столыпин видел, какое удручающее впечатление производят на императора эти кровавые цифры. В разговоре с премьером царь непременно требовал, чтобы были приняты все меры по сокращению военного судопроизводства и снятию особого положения с тех губерний, где военные суды могли применяться. По воспоминаниям генерала П.Г. Курлова, эта воля императора была для Столыпина законом. «С каждой неделей, – свидетельствовал Курлов, – уменьшалось число случаев предания военному суду, а в ряде губерний отменялись исключительные положения. Надо было видеть, говорил мне П.А. Столыпин, с какой искренней сердечной радостью государь принимал наши старания исполнить его гуманное желание остановить пролитие народной крови»[589].

Несмотря на внутреннее неприятие смертной казни, Николай II понимал неизбежность ее применения в чрезвычайных обстоятельствах. О принципиальной позиции Николая в этом вопросе свидетельствует его разговор с военным министром А.Ф. Редигером. Во время доклада государю в 1906 г. тот просил царя заменить смертную казнь одному из осужденных военным судом гражданских лиц каторжными работами. В ответ император сказал, что «смертная казнь в настоящее время является, к сожалению, неизбежной, но необходимой, и чтобы лица, совершившие преступления, караемые смертной казнью, не томились долгие сроки в ее ожидании и чтобы приговоры в этих случаях постановлялись и исполнялись не позднее 48 часов после совершения преступления. Такое быстрое наказание будет вместе с тем иметь и более устрашающее действие». Государь поручил Редигеру и другим министрам сразу же начать пересмотр существующих законов с тем, чтобы в тех случаях, когда факт преступления не подлежал никакому сомнению и вина подсудимого была очевидна, все судебные действия заканчивались в указанный срок[590]. Об этом разговоре с царем военный министр сообщил в письме П.А. Столыпину.

Об отношении царя к введению военно-полевых судов говорят и следующие факты. В июне 1905 г. барабанщик Мочидловер выстрелом из винтовки убил полковника Герцика, руководившего обстрелом мятежного броненосца «Князь Потемкин Таврический». На докладе об этом событии царь положил резолюцию: «Судить полевым судом»[591]. Когда же после своего отречения Николай узнал, что одной из причин отмены смертной казни Керенским будто бы явилось желание последнего спасти его от подобной же меры, он воскликнул: «Это ошибка. Уничтожение казни подорвет дисциплину. Если это он сделает для того, чтобы избавить Меня от опасности, передайте ему, что Я готов пожертвовать жизнью для блага России»[592].

Официальных сведений о количестве приговоренных военно-полевыми судами нет. По частным подсчетам, за 8 месяцев их существования было казнено 1102 человека, что на порядок ниже общего количества жертв революционного террора с 1905 по 1910 г.[593] И дело здесь не в обычной арифметике, не в желании оправдать цифрами действия правительства. Надо смотреть глубже. Речь идет о выборе между малой и большой кровью, выборе, который возникает в любой стране, при любом режиме, во все времена. Чрезвычайность правительственных мер в отношении террористов была вынужденной защитной реакцией во спасение государства от угрозы гражданской войны и ее неизбежного последствия – национальной катастрофы. «Святая обязанность [правительства], – говорил Столыпин за два месяца до введения военно-полевых судов депутатам I Государственной думы, – ограждать спокойствие и законность, свободу не только труда, но и свободу жизни, и все меры, принимаемые в этом направлении, знаменуют не реакцию, а порядок, необходимый для развития самых широких реформ»[594].

Защищать применение чрезвычайных законов против революционного террора Столыпину приходилось неоднократно. «Бывают, господа, – обращался Столыпин к народным избранникам, – роковые моменты в жизни государства, когда государственная необходимость стоит выше права и когда надлежит выбирать между целостью теории и целостью отечества»[595].

Столыпинская аргументация исключительных мер не имеет ничего общего с большевистской практикой оправдания репрессий. Главная линия расхождения – в понятии государства.

В политических теориях ХХ в. утвердилось два представления о государстве: как о тотальной системе подавления общества и как об отстраненном арбитре, согласующем общественные интересы. Столыпин видел государство в иной перспективе. Государство для Столыпина – это не машина подавления и угнетения, не форма партийной и классовой диктатуры, а есть целиком само общество, представленное в наиболее совершенной организованной форме. В его понимании государство – нравственно организующая сила общества, активно действующая не столько извне, сколько органически, изнутри самого общества. Государство – организация сознательного включения общественных слоев и сословий в такое упорядоченно согласованное состояние друг с другом, которое обеспечивает их постоянную взаимную поддержку и единство.

«Нельзя укрепить больное тело, питая его вырезанными из него самого кусками мяса, – говорил Столыпин во II Государственной думе, – надо дать толчок организму, создать прилив питательных соков к больному месту, и тогда организм осилит болезнь; в этом должно, несомненно, участвовать все государство, все части государства должны прийти на помощь той его части, которая в настоящее время является слабейшей. В этом оправдание государства как одного социального целого»[596].

Взгляд на государство как на единый социальный организм позволил Столыпину найти еще один аргумент в пользу применения исключительных мер. Россия, утверждал Столыпин, «сумеет отличить кровь на руках палачей от крови на руках добросовестных врачей, применяющих самые чрезвычайные, может быть, меры с одним только упованием, с одной только надеждой, с одной верой – исцелить трудно больного»[597].

В понимании Столыпина защита государства есть защита не власти, а защита структуры общества, без которой немыслимо благополучие и безопасность граждан. Именно поэтому исключительные меры не могут носить постоянного характера, в противном случае они теряют свою силу и пагубно влияют на народные нравы. На краткосрочность применения чрезвычайных мер изначально указывал Столыпину и государь[598]. По словам самого Столыпина, для выхода страны из анархии следует вначале «захватить ее в кулак», а затем, разрушая земельной реформой социальную базу революции, «постепенно разжимать кулак»[599]. И как только самая большая волна террора была сбита, 20 апреля 1907 г. военно-полевой суд перестал действовать в отношении гражданского населения.