Лео Руикби - Фауст

Возможно, что, сидя вдвоём в трапезной «Большой коллегии», Гаст и Фауст говорили о работе Чуди или о недавних процессах над ведьмами.

За несколько лет до этого в городском поселении Пфеффинген, относившемся к Базельскому епископству, по обвинению в колдовстве осудили трёх женщин. В документах суда значилось, что «без принуждения или пытки» Агнеса Каллате, Ита Лихтермутт и Дильге Глазерин признались в сношениях с адскими воронами, обещавшими доставить любые яства, какие они пожелают{380}. Доставленные воронами яства, вишня, птица и вино, по сути, были аналогичны эффекту улучшения плодородия земли, обещанного скачущими штопферами. Несколько дальше в ряду аналогий стоит банкет самого Фауста и его магические эффекты, не соответствовавшие времени года. Возможно, это отдалённое эхо таких же ритуалов плодородия.

Подобная интерпретация не противоречит образу мысли эпохи Возрождения. В 1561 году швейцарский преподаватель, врач и учёный Конрад Геснер (1516–1565) написал своему другу, штатному врачу императора Фердинанда I Иоганну фон Крафтхайму об известном странствующем учёном по имени Фауст. Геснер хотел поделиться кое-какими интересными мыслями о «запретных искусствах», практикуемых личностями вроде Парацельса и Фауста. «На самом деле я подозреваю, – писал Геснер, – что их ритуалы происходят от друидов, от тех самых жрецов древних кельтов, учившихся у демонов в подземных пещерах. Такие обряды по сей день проходят в испанской Саламанке»{381}. Геснер, которого современники называли «швейцарским Плинием», оставил обширное научное наследие в области зоологии, ботаники, филологии, медицины и изучения классиков. Самой известной из его работ было исследование «тайных средств» алхимиков и эмпириков – и в 1537 году Геснер находился в Базеле. Примерно в это же время в Базеле побывал Фауст.

Примерно в тот же период в Базеле жил другой выдающийся представитель эпохи Возрождения – беспримерный Эразм. Незадолго до своей кончины постаревший и больной Эразм с радостью принял приглашение Марии Голландской переехать в Брабант. Уже собравшись в дорогу, Эразм неожиданно заболел дизентерией. Так и не оправившись от тяжёлой болезни, он вскоре скончался. Вопреки обычному правилу, учёный отказался от последнего причастия. Эразма похоронили в соборе Базеле с великими почестями в 1536 году. О смерти этого великого человека знали не только в Базеле, но и во многих других городах.

При жизни Эразм сторонился Агриппы (несмотря на то что Агриппа хотел такой встречи), и поэтому маловероятно, чтобы он принял Фауста. Но Базель был небольшим городом, и новости в нём обычно дополнялись слухами. Круг общения Гаста, вероятно, состоял из учёных вроде гебраиста и географа Себастьяна Мюнстера (1488–1552), гуманиста, музыканта и богослова Оттомара Люскиния (Отмар Нахтгалл, ок. 1478–1537) или священника и драматурга Валентина Больца (умер в 1560 году). Хотя Больц перебрался в Базель лишь в 1546 году, Фауст мог с большой вероятностью встретить других учёных. В те времена люди были компанейскими, и Гаст вряд ли стал бы обедать с Фаустом наедине. Впрочем, хотя самому Гасту могли нравиться истории о Фаусте, он закончил свой рассказ в знакомом и вовсе не благожелательном тоне: «Господь хранит нас, чтобы мы не начали служить дьяволу»{382}.

В 1536 году Иоахим Камерарий находился в Тюбингене, куда его пригласили для участия в реорганизации университета. Однако его мысли были заняты совсем другим. Как нам уже известно, Камерарий определённо предсказал успех отправившейся в Новый Свет экспедиции Филиппа фон Гуттена. Возможно, одной из причин было наличие конкурента. В письме Даниелю Штибару Камерарий оправдывался, говоря о других астрологах и о том, что попытки ему помешать заранее обречены на провал: «Не думай, что следует относиться к предсказаниям астрологов или гаруспиков с большей верой, нежели к словам человека, мудрость которого не происходит из чего-то сверхъестественного, но основана на интуиции и способности предвидения»{383}.

В другом письме, адресованном Штибару, Камерарий прямо указывает на своего противника:

«Я пережил печальнейшую ночь 4 августа, когда Луна находилась в противостоянии Марсу в созвездии Рыб. Ибо твой Фауст причина того, что мне хочется с тобой об этом порассуждать. О, если бы он лучше научил тебя чему-нибудь из этого искусства, а не надул ветром суетнейшего суеверия или какими-то чарами держал тебя в ожидании. Но что же, в конце концов, он говорит? Что еще? Я знаю, что ты обо всем тщательно осведомился. Побеждает ли Цезарь? Так оно и должно быть…»{384}

Итак, Камерарий кое-что слышал о Фаусте. Письмо Филиппа фон Гуттена брату Морицу доказывает, что он консультировался с Фаустом относительно экспедиции, и Камерарий явно не испытывал радости по поводу вмешательства конкурента. Выражение «твой Фауст» (лат. tuus) подразумевает некие достаточно близкие отношения, существовавшие между Фаустом и Штибаром. Куда более обычным обвинением выглядело упоминание о «чарах». Что-то похожее говорил князь-епископ Франц фон Вальдек в 1534 году, в письме городскому совету Варендорфа об анабаптистах{385}.

Отрицая значимость предсказания Фауста, названного «суетнейшим суеверием», Камерарий пытается защититься и представить в выгодном свете свои способности, среди которых он числит «интуицию и предвидение». Познания Камерария в астрологии подкреплялись античными искусствами: sortes Homericae и sortes Virgilinae – гаданием по способу библиомантии, основанным на использовании работ Гомера и Вергилия. Прорицатель открывает подходящий текст, например «Илиаду», на случайной странице и толкует абзац, попавшийся ему на глаза, в контексте заданного ему вопроса. Отвечая на вопрос из письма Штибару о возможных победах Цезаря, Камерарий написал, что здесь лучше всего процитировать Гомера: «Честь скиптроносца от Зевса, и любит его промыслитель»{386}. Он напомнил Штибару о своём предсказании Карлу V, сделанном много лет назад, когда император был ещё ребёнком. Теперь Камерарий цитирует «Энеиду» Вергилия: «Перед приходом его уж ныне и Каспия царства, по прорицанью богов, страшатся, Меотии область, и семиструйного смутны устья дрожащие Нила»{387}.

Озабоченность Камерария по поводу будущих деяний императора разделяли многие. Старые враги уже развернули знамёна войны, и у границ империи вновь засверкала обнажённая сталь. Осенью 1534 года Карл V, готовившийся к началу военной кампании в Северной Африке, направил посланников для налаживания мирных переговоров с Францией. Но Франциск I вовсе не стремился к миру. Его эмиссар де ла Форе, пытавшийся найти средства и союзников для войны против империи, вместе с корсаром Барбароссой (ок. 1478–1546) побывал сначала в Алжире, а затем при дворе самого султана. Барбаросса, до того разбойничавший на побережье Италии, с успехом отбил Тунис у союзника испанцев султана Мулай Хасана, тем доказав свою способность доставить империи значительные неприятности. Когда весной 1535 года Франциск I встретился с очередным посланником Карла, выяснилось, что король Франции не только намерен сотрудничать, но и вступил в сговор с несколькими германскими князями. Тем временем Венеция упрашивала Сулеймана прервать военную кампанию в Месопотамии и выступить против Карла V в Средиземном море.