Дмитрий Володихин - Пожарский

Равным с ним положением обладало несколько десятков аристократов и московских дворян — таких же стряпчих при дворе. Эти люди прислуживали царю за столом, бывали в рындах — оруженосцах и телохранителях монарха — да изредка исполняли второстепенные административные поручения. В виде исключения кого-то из них могли назначить на крайне незначительную воеводскую службу.

Чуть более видное положение родня Дмитрия Михайловича заняла при царе Борисе Федоровиче Годунове (1598–1605 гг.).

Как тогда говорили, молодой Пожарский и его мать Мария были у царя «в приближении». Вероятно, наконец «заиграли» старинные связи рода Беклемишевых, относившихся к одной общественной среде с Годуновыми — древнему московскому боярству. А может быть, кто-то из более отдаленных родственников оказал им протекцию: семейство Пожарских, весьма разветвленное, умело устраивать брачные дела наилучшим образом.

Родней Пожарским приходились крупные деятели приказного аппарата — дьяки Щелкаловы и, возможно, влиятельные аристократы Бутурлины. Они могли принять меры к возвышению Пожарских на служебно-иерархической лестнице. [18] Сироткин С. В. заметки о биографии Дмитрия Михайловича Пожарского // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2001. Вып. 1 (3). С. 108–110. Как бы то ни было, Мария Пожарская заняла видное место в свите царевны Ксении, дочери царя Бориса. Энергичная мать, вероятно, способствовала продвижению сына.

Правда, в начале царствования Пожарским пришлось претерпеть опалу. [19] Возможно, опала была вызвана их родственными связями с Чепчуговыми-Клементьевыми, которые вызвали недоброжелательство со стороны всесильных Годуновых. См.: Кобеко Д. Ф. Щелкаловы и Чепчуговы // Русская старина. СПб., 1901. Вып. CV (XXXII год издания). С. 711–715. «Продвижение по службе, — пишет историк М. П. Лукичев, — было прервано не долгой и совершенно не ясной по своим причинам опалой. Думается, дело было пустячным, т. к. уже в 1602 г. Пожарский вновь оказывается на службе…» [20] Лукичев М. П. Д. М. Пожарский после 1612 г. // Лукичев М. П. Боярские книги XVII века. М., 2004. С. 244. После прекращения опалы семейству удалось вернуть кое-что из родовых вотчин. [21] Разрядная книга 1559–1605 гг. М., 1974. С. 321; Эскин М. Ю. Местничество в России XVI–XVII вв. Хронологический реестр. М., 1994;. С. 117, 124; Павлов А. П. Государев двор и политическая борьба при Борисе Годунове. СПб., 1992. С. 166. Кроме того, Пожарские набрались смелости и начали вступать в местнические тяжбы — с князьями Гвоздевыми и Лыковыми.

Специалист по истории местничества Ю. М. Эскин рассказывает о большой местнической тяжбе с Лыковыми следующее: «В 1602 г. Д. М. Пожарский бил челом на князя Б. М. Лыкова. Мать последнего получила пост верховой боярыни при царице Марии Григорьевне, а мать Пожарского — пост верховой боярыни при царевне Ксении Борисовне. Верховые боярыни — главные статс-дамы — обычно выбирались из знатных почтенных вдов. Пожарский, явно по наущению матери, требовал назначения ее к царице, что считалось «выше». Он заявлял, что ряд его предков занимал более высокие места, чем предки Б. М. Лыкова-Оболенского, однако это было большим «допущением» — Оболенские давно сидели в Думе, а знатные и чиновные однородцы Пожарских — Ромодановские, Ряполовские, Палецкие, Татевы, Тулуповы и др. — действительно «по лествице» (по родословию. —Д. В .) формально были младше Пожарских, но являлись им слишком отдаленной родней. Дело это сохранилось в записи 1609 г., когда возобновилось при царе Василии Шуйском». Разбирательство продолжалось несколько месяцев, с сентября 1602 по январь 1603 года. [22] Маркевич А. И. О местничестве. Ч. 1. Киев, 1879. С. 278–284. Ни при Борисе Годунове, ни при Василии Шуйском тяжба «вершена», то есть закончена, не была. Победитель в ней не определился. Она посеяла неприязнь между двумя великими, может быть, величайшими русскими полководцами начала XVII века. Печально…

Эскин считал, что местническую распрю «срежиссировал» сам государь Борис Федорович. Князья Оболенские-Лыковы имели прочные связи с аристократической «партией» Романовых-Захарьиных-Юрьевых, враждебной Годунову. По его мнению, с помощью лояльных Пожарских царь убирал с политической доски не вполне лояльных Лыковых: «Лыков в 1609 г. рассказывал любившему всякие доносы, сплетни и прочие «ушничества» царю Василию, что якобы за 7 лет до того князь Дмитрий Пожарский «доводил» на него, Лыкова, царю Борису «многие затейные доводы» о том, что он, «сходясь с князьями В. В. Голицыным и Б. П. Татевым, про нево Бориса разсуждает и умышляет всякое зло». В. В. Голицын, сам впоследствии претендовавший на трон, как известно, изменил под Кромами Борису Годунову, перейдя к Лжедмитрию. Однако донос — это акция, которая как-то плохо сочетается со всем, что мы знаем о Д. М. Пожарском. Лыков в своей «информации» не учел, что его соперник поостерегся бы, например, замешивать в число «заговорщиков» своего однородца, князя Татева. Лыков поведал также, что и мать Пожарского «доводила» царице Марии (к слову, дочери Малюты Скуратова) о том, что его мать, княгиня Лыкова, в гостях у княгини Алены Скопиной-Шуйской (матери будущего героя Смуты и жертвы собственной семьи князя Михаила Васильевича Скопина) «…буттося рассуждала про нее и про царевну злыми словесы»… Лыков… заявлял, что попал тогда с матерью в (кратковременную, судя по всему) опалу». [23] Эскин Ю. М. Опыт жизнеописания боярина князя Козьмы-Дмитрия Михайловича Пожарского // День народного единства: Биография праздника. М., 2009. С. 180. Действительно, его отправили на воеводство в далекий провинциальный Белгород.

Вражда Лыкова с Пожарским продлится долго, она будет аукаться обоим еще и после Смуты. История ее с большой подробностью отражена в документах того времени.

Но как ни странно, изучив ее, трудно извлечь что-либо интересное о личности Дмитрия Михайловича.

Правду ли говорил Лыков о доносах Пожарского и его матери? Унего ведь имелся собственный интерес — переломить ход тяжбы в пользу рода Лыковых… А если все-таки правду, то существовал ли на самом деле заговор против Бориса Годунова — покровителя Пожарских? Являлся ли в действительности монарх «постановщиком» жестокой местнической тяжбы? Согласились ли Пожарские на роль «фигур» в игре Бориса Федоровича, так ли уж совпадали их устремления с желаниями царя? А может, и не велось никакой игры?

Нет твердого ответа ни на один из поставленных вопросов. Можно сколь угодно долго строить остроумные гипотезы, а правда проста: недостаток информации мешает вынести обоснованное суждение. Чуть больше сведений, и «дело» заиграло бы. Но нет их, и не стоит ударяться в сказки.

Полная ясность видна только в одном направлении: еще недавно Пожарские были никем при дворе, и вдруг они сцепились со значительным семейством. Притом сцепились по сомнительному поводу. Можно ли было заработать «поруху чести» или, иначе, местническую «потерьку» по женской линии, да еще из столь редкой для местнических баталий комбинации — большой вопрос. Как видно, Пожарские хотели драки. Они возвещали о своем возвращении в аристократическую «обойму», хотя бы и в низший ее эшелон, а значит, готовились пройти через целый каскад тяжеб. Иного пути не существовало. Надо полагать, Пожарские решились вступить в бой, чувствуя поддержку самого государя. В ином случае их авантюра почти автоматически привела бы к страшному поражению…