Никлас Бурлак - Американский доброволец в Красной армии. На Т-34 от Курской дуги до Рейхстага. Воспоминания офицера-разведчика. 1943–1945

В первые минуты появление наших танков на переднем крае произвело ошеломляющее воздействие на противника. У него было что-то вроде шока. Это проявилось в том, что по нашей колонне не было выпущено ни одного противотанкового снаряда. Все огневые средства стрелковых корпусов 3-й армии поддерживали нашу атаку, и мы, окрыленные, неслись вперед.

Первым загорелся танк майора Жихарева. Мы увидели, как он выскочил из машины и тут же перескочил на танк, следовавший позади. Увидел это и Олег Милюш. Он остановил свой танк и прицельным огнем поджег «Пантеру» на расстоянии 500 метров — ту самую, что выстрелила в танк Жихарева из-за кустов слева от нас. Тут же в наушниках танкошлема я услышал голос комроты:

— Продолжать стремительный бросок вперед зигзагообразным маневром. Следить за левым флангом, откуда можно ждать большое число «Пантер» или «Тигров»!

Во второй половине дня мы наконец прорвались к дальним северным окраинам Бобруйска и встретили передовые танковые части 1-го гвардейского танкового корпуса, который наступал навстречу нам, чтобы замкнуть кольцо окружения Бобруйского 40-тысячного укрепрайона. Для достижения этой цели мы сражались по тылам противника беспрерывно около сорока двух часов. При этом наши потери составили еще две тридцатьчетверки и два бронетранспортера М3А1. Их разнесло в клочья вместе с экипажами, скорее всего от прямых попаданий фаустпатронов.

Между двумя и тремя часами глубоко ночью с 26 на 27 июня была более-менее спокойная обстановка, что позволило Оксане со своим помощником лечить и перевязывать десантников, получивших осколочные ранения от снарядов противника. До этого, в течение всех этих часов танковой атаки, Оксана со своей санитарной сумкой большую часть времени находилась вместе с десантниками на броне моего танка. Случилось бы прямое попадание фаустпатрона в мой танк, мы бы с ней одновременно отдали богу наши грешные души.

Многие немецкие солдаты и офицеры пытались выбраться из осажденного Бобруйска. Но тех, которым это удавалось, настигали наши Яки с грозными пулеметами и реактивными пушками. После боев пространство западнее нас было покрыто телами тысяч немецких солдат и офицеров. На левом фланге нашего движения мы также видели тысячи немецких трупов, раздавленных на дорогах фашистскими танками и самоходками, пытавшимися прорваться из окружения. Сотни трупов, брошенные тяжелораненые немецкие солдаты лежали или сидели в канавах вдоль улиц на северо-западной окраине города.

Оксана не могла оставаться равнодушной к тяжелораненым несчастным людям, вопреки призыву Ильи Эренбурга «Убей немца!». Она потребовала, чтобы я остановил свой танк, и, «мобилизовав» десантников моего танка, пошла оказывать первую помощь немецким раненым, сидевшим или лежавшим возле нас в канаве. В это время я со своим экипажем внимательно осматривал все вокруг нас, дабы к нам не подобрался немецкий фаустник. Оксана с десантниками наконец вернулась к моему танку и, воспользовавшись рацией, сообщила в медсанбаты о множестве немецких тяжелораненых. И тут в наушниках прозвучал голос майора Жихарева:

— В течение ближайшего часа нашей роте приказано передать занимаемую нами позицию частям подходящих стрелковых корпусов 3-й армии. Нашей роте и танковой бригаде приказано уйти в северный лесной массив и там ждать дальнейших приказаний командира корпуса генерала Бахарова.

Это значило, что там мы сможем осмотреть и подремонтировать технику, пополнить запас топлива, дождаться впервые за последние 48 часов нашей полевой кухни, помыться и, может быть, даже немного поспать.

По прибытии в лес майор Жихарев собрал оставшихся в живых командиров танков роты и сказал нам, что, по данным агентурной разведки, завтра большая группа немцев с самоходками и танками намерена прорвать наше кольцо окружения вокруг Бобруйска в направлении Минска. Потом они планируют соединиться с фашистской 4-й танковой армией. Танковым бригадам нашего корпуса, включая нашу разведроту, предстоит отрезать этой немецкой группе пути отступления в сторону Минска.

— Все ясно? — спросил Жихарев. Он посмотрел на часы и сказал: — До приезда полевой кухни проверить личное оружие, снаряжение, обмундирование, пополнить боеприпасы, получить горюче-смазочные материалы, запчасти, убедиться в безотказности действия средств связи. Через час подъедет полевая кухня. После ужина — отбой до появления в небе двух разнонаправленных зеленых ракет.

В десятке километров от нас в небе над Бобруйском полыхало огромное, во весь горизонт, зарево. Бобруйск горел. Окруженный в нем противник жег все, что могло гореть.

— Готовятся сдаться в плен, — задумчиво произнесла Оксана.

— Нет-нет, — возразил я. — Сдаваться они не намерены. Они наверняка попытаются прорваться к Минску.

Но все дороги для них отрезаны. И на заре или утром следует ждать кровавой бойни. Нам надо хотя бы немного поспать до появления в небе двух зеленых ракет.

Я вырыл небольшое продолговатое углубление и попросил водителя Чуева поставить над ним тридцатьчетверку. И мы с Оксаной улеглись немного поспать под танком. Под головами — снова вещмешки; простыней и одеялом служат наши шинели. Во время нашей танковой атаки и рискованных хождений по тылам противника нам было не до сна. Без горячей пищи и сна устали мы чертовски и провалились в сон мгновенно. Но проснулись не от зеленых ракет.

— Как думаешь, — шепотом спросила меня Оксана, — война в этом году закончится?

— Вполне возможно, Принцесса! — ответил я.

— Со взятием Минска?

— Нет, Берлина. Но наш брак мы зарегистрируем в столице Белоруссии, — сказал я моей любимой.

— Куда мы сначала поедем: к твоей маме в Макеевку или к моей, в Сталинград?

— Сначала к моей, это ближе. А после Сталинграда поедем к моей сестре Энн, в Бостон.

— Дай мне свою руку, Николасик, положи ладонь на мой живот.

— У тебя что-то там болит?

— Нет-нет, ничего не болит, — ответила Оксана. — Положи и скажи, что ты чувствуешь.

Я никак не мог понять, что она имеет в виду.

— Почувствовал?

— Ничего не чувствую, — растерянно ответил я.

— Как же так, Николасик? Я чувствую, а ты нет?

— Не понимаю…

— Ты же во мне шевелишься!

— То есть?

— Он или она… Если родится мальчик, то назовем его в честь победы Виктором, а если девочка — то Викторией. Согласен?

Я был в шоке, когда понял, что она имеет в виду, и поначалу не мог слова вымолвить. Я ее обнял крепко, намеревался расцеловать… но в этот самый момент в небо взлетели две зеленые ракеты. Мы спешно выбрались из-под танка, и я сказал ей непререкаемым тоном: