Никлас Бурлак - Американский доброволец в Красной армии. На Т-34 от Курской дуги до Рейхстага. Воспоминания офицера-разведчика. 1943–1945

Утром на второй или третий день нашего вынужденного простоя в районе германо-польской границы мой новый командир орудия, старший сержант Илья Щур решил полакомиться брикетом «кондёра» и горячим чаем. Разжег костер и стал варить кашу в алюминиевом котелке. Да и то верно: горячее питание никогда не лишнее… Через минуту-другую ему для костра понадобилось еще немного дровишек, и он, отойдя на небольшое расстояние, стал разгребать снег палкой. Как вдруг раздался взрыв. Я увидел, что Илья лежит на снегу скорчившись. Оказалось: наступил (или затронул палкой) противопехотную мину, она взорвалась. Илье разворотило правую ногу от ступни и чуть ли не до самого колена. Рана выглядела жутко, из нее хлестала кровь. Нужен был жгут. Но ничего лучшего, чем тонкий ремень от моего трофейного немецкого планшета, у нас под руками не оказалось. Кровь остановили с помощью этого ремешка. Собрали все, имевшиеся в танке, санпакеты, облили рану спиртом и, как смогли, перевязали. Илья лежал без сознания. Было бы в танке горючее, я мог бы отвезти его на броне в ближайший медпункт, как меня когда-то под Курском ребята отвезли в полевой госпиталь. Но горючего во всех трех танках нашего взвода не было. А полевые госпитали и санбаты не успевали передвигаться поближе к переднему краю. Правда, умные начсанкоры и начсанармы выдвигали поближе к передовой небольшие мобильные пункты медицинской и хирургической помощи — ПМХП. Один такой пункт мы видели северо-западнее Калиша. Рискнем?

Шустрый Иван Чуев где-то у обочины дороги узрел лежавший вверх колесами немецкий мотоцикл с коляской и рядом два трупа немецких мотоциклистов. Чуев поставил мотоцикл на колеса, проверил бензобак. Завел! Мотоцикл затарахтел. Мы уложили в коляску по-прежнему не приходившего в сознание Илью.

— Кто повезет? — спрашиваю у взводного Николая Долина. Тот задумался. Я продолжил: — В госпитале я немного научился польскому языку. Могу спросить у местного населения о госпитале. Значит, везти мне! — заявил я. — Час туда и час назад.

— Давай! — согласился Долин.

(Тогда было недосуг, но позже я рассказал своим товарищам, что симпатичные польские медсестрички научили меня читать на память католическую «Модлитву Паньску».)

Я надеялся найти ПМХП где-то на расстоянии 25–30 километров от нас, это заняло бы не более полутора или двух часов. Но ехать пришлось не 30 и даже не 60, а почти 90 километров, пока я не увидел на дороге указатель «ПМХП». Стрелка показывала в лес, находившийся в километре от шоссе. Проехал туда. Нашел пункт: брезентовая палатка. Возле палатки — шесть носилок с ранеными. Они уже все с забинтованными руками, ногами, головами. Возле них возятся трое санитаров. Через пластиковое окошко в палатке виден склонившийся над операционным столом хирург и две медсестры. Одна подает врачу инструменты, другая стоит поблизости с бинтами. Санитар принес носилки. Из коляски мотоцикла на носилки аккуратно Илью переложили, перенесли поближе к палатке. Значит, его прооперируют после того, кто сейчас лежит на операционном столе.

— Его щас примут, — сказал мне один из санитаров.

Я увидел невдалеке от палатки желтый немецкий автобус с окнами, изрешеченными пулями; передние колеса спущены. Подошел поближе. Двери раскрыты настежь. В автобусе два немецких трупа. Один, видимо водитель, лежит рядом с сиденьем, во лбу — пулевое отверстие. В лобовом стекле — тоже пулевая дыра: наверняка стрелял снайпер. Второй труп — в форме фельдфебеля пехоты — у того пулевая пробоина у виска. Оружия рядом не видать. Значит, не сам застрелился. Пока я осматривал автобус, из палатки вытащили на носилках того раненого, которого только что прооперировали, и настала очередь укладывать Илью под нож хирурга. Я тем временем решил проверить, заведется ли автобус. Повернул ключ зажигания, мотор заурчал. Значит, водитель заглушил двигатель до смертельного выстрела. Из палатки выглянула перепуганная медсестра, я выключил зажигание, мотор заглох. Через разбитое окно помахал медсестре: не волнуйтесь, мол, все в порядке. Она позвала одного из санитаров, что-то стала говорить ему, я услышал «ампутация». Как высоко будут ампутировать Илье правую ногу? Наверное, это решит хирург уже в ходе самой операции.

— Отвоевался, сердешный, — услышал я слова второго санитара.

Я позвал его, потом еще двух санитаров, чтобы помогли мне отцепить от мотоцикла коляску. В ней оказалось полно крови Ильи. Видно, жгут у нас получился все же плохим. В это время из лесу прибежал еще один санитар с приспущенными штанами. Он их придерживал руками и орал:

— Фрицы! Там фрицы с автоматами! Не успел оправиться, они идут, что-то на земле высматривают.

Я понял, что произошло. Пошедший в лес по большой нужде санитар наткнулся на один из тех немецких «карманов», которые оставались еще не зачищенными. Встреча с ними ничего хорошего не предвещала. У санитаров есть винтовки. У хирурга, возможно, есть пистолет. У меня — наган. У санитарок вряд ли есть оружие.

Я подошел к испуганному санитару и сказал:

— Не орите! Как далеко отсюда фрицы?

— Метров триста!

— Винтовка есть?

— У нас их всего четыре. И все.

— Сколько фрицев?

— Десятка два будет.

Из палатки вышел хирург:

— Что происходит?

— Немцы вблизи! — отвечаю. — Беру команду на себя! Всех раненых в автобус. Быстро! Быстро!

— У него же спущенные передние! — говорит хирург.

— Плевать! Поедем на спущенных! Палатку бросаем! Давайте сюда моего Илью.

— Он там на столе, — говорит мне хирург. — Его бинтуют!

Я вбежал в палатку, подхватил на руки Илью и понес его в автобус. Следом за мной бежит медсестра и продолжает бинтовать на ходу. Хирург вместе со второй медсестрой помогают санитарам. Ору из окна автобуса:

— Винтовки! Возьмите винтовки!

Через минуту завел мотор, включил первую скорость. Автобус тронулся с места и медленно пошел вперед. Хирург, медсестры и два санитара придерживают на полу носилки с ранеными. Другие двое санитаров выставили свои винтовки в разбитые окна. Переключаю скорость на вторую. Автобус пошел чуть быстрее. Руль плохо слушается из-за спущенных передних колес, но движемся к опушке. Через три-четыре минуты я увидел шоссе, значит, еще километр.

Кричу хирургу:

— Вам лучше спрыгнуть и бежать к шоссе, чтобы нас оттуда свои не вздумали шарахнуть! Автобус-то немецкий.

Хирург лет на пять старше меня, но без разговора встает и, подойдя к раскрытой двери, смотрит на меня и произносит:

— Мерси боку, танкист.

На что я успел ему крикнуть:

— Сель ву пле, хирург!

Он побежал в направлении шоссе, то и дело оглядываясь. Я на автобусе следовал за ним. Перед выездом на шоссе позади автобуса послышались немецкие автоматные очереди. Санитары выстрелили в ответ. Выйти из лесу фрицы не посмели: по шоссе к передовой двигалось много машин. Над головами летели наши штурмовики, охранявшие эшелоны.