Анна Федорец - Савва Морозов

Университет являлся огромным плавильным котлом, где мирно сосуществовали выходцы из разных сословий. Высшая школа стирала различия этического и мировоззренческого плана, обусловленные разным происхождением студентов, различием тех сред, в которых они воспитывались. Все вели приблизительно схожий образ жизни. Некоторое представление об университетском быте той поры дают воспоминания старшего сына Льва Николаевича Толстого — Сергея.

В 1881 году семейство Толстых переезжало из Ясной Поляны в Москву. Сергей Львович, собиравшийся поступать в Московский университет, перебрался в Москву первым. Быт Первопрестольной был для него необычен — равно как и то, что на одной студенческой скамье богатые купцы и обеспеченные аристократы соседствовали с малоимущими студентами — выходцами из разночинной интеллигенции. [113] Разночинцы — категория населения в Российском государстве XVII–XIX веков. Разночинцами назывались лица, не принадлежавшие ни к одному из установленных сословий, то есть не приписанные ни к дворянству, ни к купечеству, ни к мещанству, ни к цеховым ремесленникам, ни к крестьянству, а также не имевшие личного дворянства или духовного сана. В повседневном обиходе разночинцами назывались лица, которые получили образование, но не состояли на действительной государственной службе, а существовали на доходы от своих занятий (в основном занимаясь умственным трудом). В художественной литературе и публицистике того времени разночинцы часто противопоставлялись дворянам. Они воспринимались не только как социальный слой, но и как носители новой идеологии — либеральной, демократической, прогрессивной, революционной, социалистической или нигилистической. Определенная часть так называемой разночинной интеллигенции была сторонниками радикальных политических преобразований. Поэтому Сергей Толстой со вниманием присматривался к университетским порядкам: «В начале сентября лекции еще не начинались, знакомых и родственников в городе почти не было, и я недели две бродил по Москве без дела. Я ходил обедать в кухмистерскую, учрежденную студентами на товарищеских началах. Она оказалась далеко не образцовой, была грязна и плохо организована. Прислуги не хватало. Из хлеба, нарезанного кусками и лежавшего на большом блюде, каждый брал сколько хотел, нередко грязными руками и неаккуратно, так что куски крошились и хлеб превращался в смесь мякиша, корок и крошек. Но мне в то время всё студенческое нравилось, и я с удовольствием смешивался со студенческой толпой». [114] Толстой С. Л. Указ. соч. С. 127.

Университетская жизнь Саввы Тимофеевича была столь насыщенной, что от него стали постепенно отдаляться старые друзья. В начале второго курса, «осенью 1882 года, Савва почти перестал бывать у Крестовниковых. По воскресеньям, когда собиралась у Морозовых молодежь, он часто уезжал на фабрику в Зуево». Один из близких к семье людей высказал предположение, что «либо у Саввы новый амур, либо матушка его не пускает. И принялся доказывать, что Савва был безумно влюблен в Машу (Марию Александровну Крестовникову. — А. Ф. ), но Тимофей Саввич и Мария Федоровна нашли нужным положить этому конец, учитывая молодость сына и то, что он только-только поступил в университет». [115] Морозова Т. Я., Поткина И. В. Указ. соч. С. 55.

Так было дело или иначе, но Савва Тимофеевич стал всё реже общаться с милыми, наивными, по его же собственному определению, «тепличными» сестрами Крестовниковыми. Встречи с ними отошли в область грустно-приятных воспоминаний. Не то чтобы они забылись под влиянием новых интересов и не то чтобы новые приятели заняли их место в сердце Морозова. Скорее, дело в другом. Прежние товарищи были тесно связаны с семьей Саввы Тимофеевича, являлись для него воплощением тихих семейных ценностей: родственных вечеров, семейных выездов, домашнего очага. Для Саввы Тимофеевича семья и всё, что с ней было связано, вдруг стало чужим и далеким. Он находился на самом переломе взросления; настроение его в этот период было сумрачным, а доверительные отношения с родственниками уступили место холодности и отчуждению. «Это было время больших переживаний для Саввы, характер его сильно изменился: он стал резким, подчас даже грубым и дерзким, в нем появилась какая-то растерянность, скрытность. Юлия искренне сочувствовала брату, но даже и с ней он был неоткровенен». По-видимому, в это же время произошло некоторое отдаление Саввы от Сергея, который в том же 1881 году поступил в Московский университет, но, в отличие от Саввы, избрал юридический факультет.

Отчуждение от друзей юности было во многом закономерно. В университете Савва Тимофеевич окунулся в иную, незнакомую ему ранее, бурную студенческую жизнь. И, путешествуя по ее лабиринтам, обрел новый опыт.

В любые времена университетская жизнь имеет две стороны. Первая — глубокое погружение в науку: посещение лекций и семинаров, самостоятельные занятия в лабораториях, чтение специальной литературы. Другая сторона — безудержное веселье, коему студенты предаются в свободное от учебы время. Судя по сохранившимся свидетельствам, первое время Савва Тимофеевич с одинаковой охотой отдавался и тому, и другому занятию. «Случалось Савве поздней ночью на лихаче подкатывать к отчему дому. А на другой день на вопрос родителей: «Где это ты так поздно гулял, Саввушка?» — старший сын отвечал непринужденно: «В Петровском парке, у цыган, место привычное». [116] Морозов С. Дед умер молодым: Документальная повесть. М., 1988. С. 81. О том же, по словам А. Н. Сереброва, рассказывал сам Савва: «В университете увлекался химией, а чаще того с однокашниками — Сергеем Толстым, сыном Льва Николаевича, и с Олсуфьевым — резались в карты, а то ездили в Грузины, к цыганам. Была там одна цыганка — Катюша. Огонь! Толстого она называла «простоквашей», а меня почему-то «подпругой». [117] Слово «подпруга» имеет два значения: 1) широкий ремень, который затягивается под брюхом лошади и служит для укрепления седла; 2) часть тела лошади, по которой проходит такой ремень. Видимо, в данном случае имеется в виду второе значение. Разве похож?..»

Иными словами, двадцатилетний Савва Морозов вел себя, как избалованный сын богатого предпринимателя, стараясь получать от жизни как можно больше удовольствия. Очень многие его сверстники, оторвавшиеся от дома, воспитывавшиеся в гимназиях и университетах, пошли по тому же пути и уже не сумели с него свернуть. Но Савве Тимофеевичу всё же достало сил вовремя остановиться. Может быть, дело в том, что он получил от родителей прививку правильного образа жизни. Довольно скоро С. Т. Морозов пришел к осознанию: разгульная жизнь не помогает заполнить душевную пустоту. Его верующий сверстник в подобной ситуации обратился бы к Богу, но Савва Тимофеевич от этого был далек. У него имелся лишь один способ спастись от всепожирающей пустоты — всерьез заняться наукой.