Анна Федорец - Савва Морозов

Летом 1900 года, после окончания театрального сезона, Морозов провел основательный ремонт театра «Эрмитаж», который МХТ по-прежнему снимал для спектаклей. Состояние этого театра оставляло желать лучшего. По свидетельству К. С. Станиславского, когда Художественный только-только въехал в это здание, оно находилось «в ужасном виде: грязный, пыльный, неблагоустроенный, холодный, нетопленый, с запахом пива и какой-то кислоты, оставшимся еще от летних попоек и увеселений, происходивших здесь… Вся обстановка… носила печать дурного тона… Предстояло вытравить из него дурной вкус, но у нас не было денег, чтобы создать в нем приличную для культурных людей обстановку. Все стены с их пошлыми объявлениями мы просто закрасили белой краской. Скверную мебель закрыли хорошими чехлами, нашли приличные ковры и устлали ими все коридоры, примыкающие к зрительному залу, чтобы стук шагов проходивших не мешал ходу спектакля… Но как ни чини старую рухлядь, ничего хорошего выйти не может: в одном месте починишь или замажешь, а в другом откроется новый изъян. Вот, например, в моей актерской уборной я стал приколачивать гвоздь, чтобы повесить полку на стене. Но стены оказались настолько ветхи и тонки (уборные были переделаны из простого сарая), что от ударов молотка кирпич выскочил насквозь и в стене образовалась дыра, через которую ворвался в комнату холодный наружный воздух. Особенно неблагополучно было с отоплением театра, так как все трубы оказались испорченными, и нам пришлось чинить их на ходу, притом в такое время, когда уже завернули морозы и пора было ежедневно нагревать здание. Этот изъян театра принес нам немало страданья и задержек в работе. Но мы не сдавались и боролись с препятствиями. А они были очень серьезны. Помню, в один из спектаклей мне пришлось отдирать от стены своей уборной примерзший к ней костюм, который предстояло тут же надевать на себя… Электрические провода также были в беспорядке и ремонтировались, вследствие чего репетиции происходили при огарках, почти в полной темноте. Каждый день открывал все новые и новые сюрпризы. То выяснялось, что декорации не помещались на сцене и надо было строить новый сарай, то приходилось упрощать мизансцену, постановку и самую декорацию ввиду недостаточности размеров сцены, то я должен был отказаться от полюбившегося эффекта ввиду несостоятельности сценического освещения и механического аппарата».

За два года в техническом состоянии театра «Эрмитаж» мало что изменилось. На протяжении большей части года актерам приходилось работать в холодном, сыром, неудобном помещении. К концу второго сезона стало ясно, что Художественный театр окреп настолько, чтобы существовать дальше. В то же время его руководители осознали, что средств на приобретение или постройку нового театрального здания у них нет и вряд ли эти средства скоро появятся. В отчете о деятельности Московского Художественного театра за второй год его существования (1 марта 1899 года — 20 февраля 1900 года) [403] Я. В. Щукин, антрепренер театрального здания «Эрмитаж» в Каретном Ряду, не являлся владельцем здания; Щукин сдавал его Московскому Художественному общедоступному театру в субаренду лишь на зимний сезон, который заканчивался к Великому посту. говорилось: «В этой главе не найдется еще, к сожалению, известий о приобретении собственного помещения, что делается горячим желанием всего театра и что, конечно, не могло и осуществиться в столь короткий срок». [404] Музей МХАТ. Ф. 1. Оп. 3. Ч. 1. Д. 42. Л. 16–16 об. Пришлось задуматься о ремонте имеющегося здания — и эту функцию возложили на плечи Морозова.

Савва Тимофеевич активно занялся обустройством театра. Он не просто перекрасил стены и сменил протершуюся обивку кресел, а сделал капитальный ремонт: привел в порядок уборные артистов, переделал сцену, починил электропроводку. [405] Морозова Т. П. Савва Тимофеевич Морозов и Общедоступный театр // Труды первой научно-практической конференции «Морозовы и их роль в истории России» («Морозовские чтения»). Ногинск (Богородск), 16–18 ноября 1995 года. Богородск, 1996. С. 94–95. Его помощниками в этом деле стали художник-декоратор B. А. Симов и специально выписанный с Никольской мануфактуры техник. [406] См.: Музей МХАТ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 23. Л. 12. 5 августа 1900 года Немирович-Данченко докладывал в письме Станиславскому о ходе ремонтных работ: «Сав[ва] Тимофеевич] работает очень хорошо, много и внимательно, и в этом отношении очень меня порадовал… Цвет для театра и обивки подберет Шехтель. Сцену переделают. Всё, что еще нужно переделать, уже я осмотрел и указал». [407] Немирович-Данченко Вл. И. Творческое наследие… Т. 1. С. 346. Свидетельство Немировича-Данченко подтверждает актер и режиссер А. А. Санин. Тогда же, в августе, он писал Станиславскому: «О подзоре (первое от зрителя верхнее портальное сукно, закрывающее ход занавеса. — А. Ф. ) не заботьтесь. Проект с крашеной дерюгой лопнул… Измышляют новый род подзора. Занимаются этим ретиво Симов и Морозов». О Савве Тимофеевиче Санин сообщал: он «…совершенно детски увлекается окраской театра, опущением пола сцены, переделкой рампы и оркестра, размещением стульев. Всё это симпатично и трогательно». [408] Станиславский К. С. Собрание сочинений… Т. 7. С. 192–193, 679.

Одновременно с ремонтом здания Савва Тимофеевич занимался декорациями и подбором бутафорских принадлежностей. На третий сезон Художественный театр наметил постановку самого поэтичного произведения драматурга А. Н. Островского — пьесы-сказки «Снегурочка». К. С. Станиславский так пояснял выбор пьесы: «Снегурочка» — сказка, мечта, национальное предание, написанное, рассказанное в великолепных звучных стихах Островского. Можно подумать, что этот драматург, так называемый реалист и бытовик, никогда ничего не писал, кроме чудесных стихов, и ничем другим не интересовался, кроме чистой поэзии и романтики».

Роли были распределены уже весной 1900 года. Осенью предполагалось продолжить начатые летом репетиции, поэтому в июле — сентябре шла активная подготовка реквизита. Эта работа зажгла всех, прежде всего самого Савву Тимофеевича.

C. Т. Морозов к этой пьесе был неравнодушен еще с юности. Как уже говорилось, в 1878 году в доме Морозовых был устроен костюмированный бал. В разгар праздника Савва Тимофеевич наизусть цитировал Пушкина и сетовал своей подруге Марии Крестовниковой, что участники бала слишком увлеклись культурой Европы: в зале почти не видно русских костюмов. Потом он добавил: «Я вам, Мария Александровна, когда-нибудь и всю «Снегурочку» Островского прочту, уж ее-то я необыкновенно люблю. Предлагал вот Сергею одеться Лелем, а мне Мизгирем, так не захотел! Да и вы были бы Снегурочкой, ведь здорово! А то все сегодня венецианки, итальянки, а ведь русские-то костюмы как-то ярче и интереснее! Нет разве?» — «А я не хочу растаять во время танца, да и Берендея у нас нет!» — отвечала та. [409] Цит. по: Морозова Т. Поткина И. В. Указ. соч. С. 40. Поэтому когда МХТ решил ставить «Снегурочку», Савва Тимофеевич с восторгом воспринял эту мысль.