Александр Боханов - Павел I

Уместно заметить, что и сам Александр Павлович, и его «почитатели» как из числа современников, так и потомков всегда воспринимали царствование Александра Павловича как контртезу правлению Павла Петровича. Была — «тирания», наступила — «свобода»! В обоснование этой «очевидности» не гнушались даже фальсификациями. Н. К. Шильдер, оправдывая Александра I, писал, что сразу же после воцарения «несколько сот человек увидели свет Божий и были возвращены обществу». Историк назвал этот акт «великим подвигом Монарха» — Александра I. Но ведь историк наверняка знал, при его пиететном отношении к документу он не мог этого не знать, что данное утверждение — подтасовка.

15 марта 1801 года появился именной указ «о прощении людей», проходивших по делам Тайной экспедиции. Было опубликовано четыре списка помилованных: заключённых в крепостях и лишенных дворянского достоинства; заключенных и сосланных без отнятия чинов и дворянства, содержащихся в крепостях и посланных на поселение и о разосланных по городам и деревням под наблюдение местных властей.

Всего же было освобождено из заключения, ссылки и избавлено от административного контроля 158 человек. И это число жертв «тирании» по всей Империи, при населении примерно в 38 миллионов человек! При этом значительную часть заключенных, около 50-ти человек, составляли «польские шляхтичи», уличённые в противогосударственном движении.

Среди тех, кто «увидел свет Вожий», были люди разных чинов, званий и состояний. Все они имели по преимуществу невысокий общественный статус. В их числе: «крестьянин Поздняков», «крестьянин помещика Подоржинского Винниченко», «придворные служители Николаев и Александров», «отставной сержант Патрушев», «сержантская жена Филиппова», «отставной кадет Карякин», «канцелярист Иконников», «солдат Алашев», «бывший рядовой Малахов», «вдова, солдатская жена Анисья Александрова», «аптекарский помощник Фуск», «отставной солдат Панченко», «бывший при Дворе камердинер Секретарёв с женою».

Было несколько лиц и более высокого положения: княгиня Анна Голицына, урождённая Зотова, и грузинский князь Амилахоров. В числе состоявших под надзором местных властей значились: подполковники Ермолов и Нарышкин, полковники — Гарновский, Грибовский, Рахманов, Чаплиц; «оберкригс-комиссар Трегубое», майор Чириков, штабс-ротмистр Раевский. В эту же категорию, высланных их Петербурга «жертв тирании», входили ещё: прапорщики Болховкин, Симонов, Егоров, коллежский асессор Раевский, шведский дворянин барон Флемминг, титулярный советник Киселёв, шведский пастор Ганандер и статский советник Шарпинский.

Неясно, в каких конкретные проступках и прегрешениях виновны указанные поднадзорные лица. Не подлежит сомнению одно: за редчайшим исключением, никто из них не принадлежал к тому самому «обществу», которое пило шампанское 12 марта 1801 года.

О прочих же и говорить не приходится; подавляющее большинство из них вообще вряд ли и ведало, что такое шампанское…

Известно, что примерно в половине первого ночи ell на 12 марта 1801 года граф Пален принёс Александру Павловичу весть о смерти отца и о его воцарении. Александр ждал сообщения; они вместе с Паленом согласовывали дату и время «акции». В ночь Цареубийства Великий князь лично отдал распоряжение камер-фрау П. И. Гесслер, состоявшей при его жене: «Я прошу тебя остаться в эту ночь в прихожей до прихода графа Палена; когда он явится, ты выйдешь к нам и разбудишь меня, если я буду спать».

Когда же неё страшное случилось, то теперь уже Император Александр Павлович, вернувшись из полуобморочного состояния при понукании Палена и Зубовых, вышел из своих апартаментов и обратился к караульным из Семёновского полка и нескольким перепуганным придворным с незабываемыми словами: «Батюшка скончался апоплексическим ударом. Всё при мне будет, как при бабушке».

Принципы нового царствование прозвучали: восстановление дворянской вольницы, с одной стороны, и полное лицемерие — с другой. Лгать перед людьми, которые все были в «курсе дела», лицемерить, выгораживая себя, — «политическое кредо» нового царствования. Участник заговора, любимый ученик и протеже умершего А. А. Безбородко сенатор Д. П. Трощинский уже сочинил Манифест о восшествии на Престол нового Самодержца, который как будто был списан с аналогичного Манифеста, появившегося в июне 1762 года, когда Екатерина II захватила власть. Александр 1 этот «творческий продукт» Трощинского полностью одобрил и подписал без колебаний. Уже 12 марта 1801 года он увидел свет.

В нём говорилось, что «Судьбам Вышнего угодно было прекратить жизнь любезного Родителя Нашего Государя Императора Павла Петровича, скончавшегося скоропостижно апоплексическим ударом в ночь с 11 на 12 число сего месяца». Ложь и ложь, и при этом на волю Всевышнего ссылались! Политическая «необходимость», историческая «целесообразность» служили потом оправданием для Александра Павловича. Но кого он хотел обмануть: себя или современников? Ведь «весь Петербург» уже знал о подлинном ходе событий! Может быть, потомков? Но в итоге ведь никого не обманул…

Павел Петрович окончательно переехал на жительство в Михайловский замок 1 февраля 1801 года. На главном фасаде замка красовалось несколько измененное изречение из Псалтыри: «Дому твоему подобаетъ святыня Господня въ долготу дней». Эта, сделанная из бронзы, надпись воспринималась потом как пророчество: 47 букв соответствовали годам жизни Императора Павла I. Указанное число букв насчитывал и оригинал: «Дому Твоему, Господи, принадлежит святость на долгие дни» (Псалтырь, 92.5).

Насколько Павел Петрович ощущал конец земного бытия? При его впечатлительности и природной чуткости он не мог не воспринимать сгущающуюся атмосферу вокруг. Переселяясь на жительство в Михайловский замок, построенный на месте старого Летнего Дворца, Император обронил фразу: «На этом месте я родился, здесь хочу и умереть!» Его желание исполнилось. Бренные останки Павла I покоятся в Петропавловском соборе Петропавловской крепости, у левого клироса, рядом с могилами жены — Императрицы Марии Фёдоровны и сына, Императора Николая I. Однако Михайловский замок до сего дня остаётся дворцом-пантеоном Императора Павла I.

Сохранились отрывочные свидетельства предчувствий Павла Петровича, касавшиеся как его исхода жизни вообще, так и времени пребывания в Михайловском замке в особенности. Широко известна притча, зафиксированная в воспоминаниях близкой подруги Марии Фёдоровны баронессы Генриетты-Луизы Оберкирх (1754–1808), самым подробным образом воспроизведённая уже Шильдером. К этой истории и потом часто обращались различные авторы, ища здесь подтверждения «ненормальности» будущего Императора, «почти за полтора десятка лет до восшествия на Престол». Между тем указанное повествование подобный «диагноз» совсем не подтверждает.