Александр Боханов - Павел I

Возможно, радостное настроение Императора объяснялось и тем, что в тот вечер стол был сервирован новым сервизом, украшенным изображениями Михайловского замка. Павел I с восторгом разглядывал изображения и некоторые даже целовал. Существует утверждение, что он якобы назвал этот день «счастливейшим днём жизни», но за точность этого восклицания поручиться нельзя.

По окончании трапезы случился ещё один эпизод, в котором потом узрят вещий смысл. Император, встав из-за стола, остановился у огромного итальянского зеркала и, после краткого созерцания собственной фигуры, произнес: «Посмотрите, какое смешное зеркало; я вижу себя в нём с шеей на сторону». После Цареубийства в обществе циркулировало утверждение, что заговорщики «сломали Императору шею», т. е. шейные позвонки…

Ужин окончился около десяти вечера и, попрощавшись с сотрапезниками, Павел Петрович ещё имел беседу с лейб-медиком Гриве [134] Именно Джеймсу Гриве 12 марта пришлось возглавить команду врачей и художников, которые пытались различными манипуляциями скрыть признаки насильственной смерти Императора Павла. Кто и в какой форме дал подобное поручение Гриве, не ясно. о состоянии здоровья Х. А. Ливена (1774–1838), начальника военнопоходной канцелярии — должность, соответствующая положению военного министра. Он уже более двух недель не исполнял дел, ссылаясь на недомогание. Павел I подозревал симуляцию, но врач, по поручению Монарха посетивший Ливена, заверил, что тот действительно болен. Однако история не осталась без последствий: около И вечера Император отправил к Ливену нарочного с запиской, где предлагалось тому сдать все дела генерал-адъютанту князю П. Г. Гагарину (мужу фаворитки Л. П. Гагариной). Это было последнее повеление Императора Павла, которое уже не могло быть исполнено.

Около половины одиннадцатого вечера Павел Петрович удалился в свой кабинет-опочивальню, у дверей которой на страже стояли два гусара. Рядом, в чулане, размещался на ночь камердинер. Император спал раздевшись, в кальсонах и льняной ночной рубашке с длинными рукавами.

В это время в сторону Михайловского замка направлялось две колонны заговорщиков. Одну возглавлял Пален — она передвигалась по Невскому, а вторую — Беннигсен; она шла по набережной Невы от Летнего сада. Весь вечер заговорщики пировали у Талызина и у Зубовых, а для храбрости приняли немало спиртного, да так усердно, что некоторые, выйдя «на дело», были, что назьшается, пьяными в стельку. Но вожаки — Пален и Беннигсен — были абсолютно трезвы. Сколько точно человек насчитывала каждая группа — неизвестно, но Беннигсен потом рассказывал, что под его началом находилось около 60 человек.

Михайловский замок представлял прекрасно выстроенный для обороны объект. Толстые стены, закрывавшиеся решетками ворота, рвы с водой и подъемные мосты — всё это создавало непреодолимую преграду для неприятеля. Если к этому добавить военные караулы и пикеты по всему периметру замка и внутри его, то картина будет представляться угрожающей для любого, кто рискнул бы покуситься на царское убежище. Но давно известно: неприступные стены, грозные башни, кольца вооруженной охраны не спасают правителя, когда на жизнь покушаются «свои», изнутри. Самые же страшные предательства совершают только близкие, именно потому, что они — «свои».

Так случилось и в данном случае. Врагами Павла Петровича оказались те, кто словом и делом обязан был стоять на страже его благополучия и жизни, кто осыпан был благодеяниями Монарха, порой, как в случае с Паленом и Беннигсеном, выше всякой меры. Как мог предотвратить беду Павел Петрович, когда в сговоре со злодеями состоял его старший сын, наследник Престола!

Надо особо подчеркнуть, что, хотя вся история подготовки Цареубийства изобилует противоречиями и неясностями, но всё-таки самой затемнённой является история двух часов — от одиннадцати вечера 11 марта до часа ночи 12 марта, когда заговорщики подошли и, наконец, попали в Михайловский замок, где и осуществили страшное злодеяние. Сделанные потом признания — большей частью самооправдательные рассказы, в которых такие лица, как Пален и Беннигсен, постоянно путались. Сначала говорили и писали одно, потом «ретушировали», выпячивали новые детали и обстоятельства, которые противоречили ранее сказанному. Из этого потока словоблудия трудно выделить хронологически последовательные и непреложные факты. Сделать же это необходимо, хотя почти всегда перед такими утверждениями требуется ставить слово «якобы».

Ничего точно не известно о том, где пребывал Пален со своей ватагой до убийства Императора; он появился сразу же затем и уверял потом, что «заблудился». Существует не лишенное оснований предположение, что Пален находился рядом с покоями Александра Павловича, чтобы контролировать ситуацию вокруг претендента на Престол.

Беннигсен же со своей группой около полуночи попал в Михайловский замок из парка через Рождественские ворота, находившиеся с левой стороны от главного фасада, рядом с церковью. Поводырём здесь являлся дежурный адъютант Лейб-гвардии Преображенского полка и плац-майор Михайловского замка A.B. Аргамаков (1776–1833) прекрасно осведомленный о расположении территории, внутренних помещений и караулах. От нижнего этажа в покои Императора в бельэтаже вела винтовая лестница, по которой заговорщики и поднялись, и перед дверьми опочивальни, как утверждал Беннигсен, «оказалось 12 человек». Остальные «заплутали» в лабиринтах замка. Это утверждение кажется, по меньшей мере, странным, если учитывать, что лестница вела прямо к покоям Императора.

Затем началось непредвиденное. Два камер-гусара, стоявшие на посту невооруженными на площадке перед двойными дверьми опочивальни, категорически отказались пропускать дальше вооруженных людей. И Аргамаков, и Беннигсен, несмотря на свои должности и звания, ничего не могли поделать с верными стражами. Тогда один из гусаров по имени Пётр Кириллов получил удар саблей по голове и, обливаясь кровью, упал. [135] Он приходился двоюродным братом декабристу М. А. Фонвизину (1787–18Н). Второй (имя его неизвестно) с криком «Императора убивают!» побежал по коридорам. С тем же криком бегал по коридорам Михайловского замка и перепуганный камердинер. Кто пытался убить Кириллова, осталось в точности не установленным; подобные «подвиги» участники злодеяния старались не расписывать. Подозрения в покушении на убийство безоружного человека падало на генерала и «светского жеребца» Ф. П. Уварова…

«Заминка» у первых дверей опочивальни привела к тому, что некоторые из заговорщиков, протрезвев, решили бежать и первым решил «испариться» Платон Зубов. Однако тут в дело вмешался генерал русской службы по должности, немец по происхождению и англичанин по подданству Левин- Август-Теофил (Леонтий Леонтьевич) Беннигсен. Он остановил «Платошу» зычным криком, и тот вернулся.