Александр Боханов - Павел I

Опасениями Павел поделился со своими конфидентами Репниным и Паниным, Репнин письменно откликнулся увещеваниями «изгнать недобрые мысли», а Никита Панин лично прибыл в Петербург и имел встречи с Цесаревичем, О чём они говорили неизвестно, но вряд ли, как утверждал Шильдер, Панин хотел «отклонить Цесаревича от заграничной поездки». Данное утверждение ни на чём не основано.

Панин не мог не донимать, что в той фазе всего этого дела переиграть его не имелось никакой возможности. Маршрут, свита, деньги — все было обговорено и приготовлено, русским представителям при иностранных дворах были посланы уведомительные депеши, и вдруг всё отменяется. Для такого шага должно было произойти экстраординарное событие, но такового в наличии не имелось.

«Конфиденции» Павла и Панина не остались незамеченными: Екатерина II об этом узнала и, в качестве наказания, отстранила графа от всех дел по дипломатическому ведомству.

Уезжали Павел и Мария 19 сентября, накануне дня рождения Павла Петровича. Екатерина II не желала принимать участие в чествовании годовщины рождения сына; она даже в таких мелочах оставалась сама собой, злобно-непримиримой…

«Графа и графиню Северных» сопровождала свита примерно из двадцати человек. В день отъезда случился неожиданный конфуз: Мария Фёдоровна при прощании с детьми три раза теряла сознание: и это на публике, перед сотнями глаз. Её на руках внесли в карету. Вся эта сцена выглядела не как радостное и долгожданное событие, а как отправка в ссылку. Екатерина II негодовала и готова была вообще отменить поездку, но в последний момент сдержалась. Она сама никогда не падала в обморок и вообще считала, что это — удел молодых барышень, но не взрослых («зрелых») женщин. Свое возмущение она излила в письме, отправленном через два дня вдогонку.

«Если бы я могла представить, что при отъезде она три раза упадёт в обморок, и что её под руки отведут в карету, то уже одна мысль о том, что её здоровье придётся подвергнуть таким тяжелым испытаниям, помешала бы мне согласиться на это путешествие… Спросивши свое сердце и ум, я прихожу к заключению, что вам, если вы не находите никакого удовольствия продолжать путь, следует решиться тотчас же возвратиться назад, под предлогом, что я написала вам вернуться ко мне».

О возвращении не могло быть и речи. Мария Фёдоровна быстро оправилась от потрясения, а Павел Петрович готов был нестись во весь опор куда угодно, лишь бы подальше от постылого и постыдного Двора матери. Он впервые в жизни вырвался на свободу, и, хотя в свите находились агенты и клевреты Императрицы — Н. И. Салтыков, подполковник Х. И. Бенкендорф, князь Н. Б. Юсупов, он всё равно получал свободу, которой за двадцать семь лет своей жизни не имел. Он отсутствовал в России четырнадцать месяцев. Маршрут Великокняжеской четы пролегал через Польшу, Австрию, Италию, Францию, Бельгию, Нидерланды, некоторые германские княжества, Швейцарию и обратно через Вену в Россию. Павел Петрович многое узнал, увидел и заново осознал.

В Вену путешественники прибыли 10 ноября в сопровождении Императора Иосифа, встретившего их ещё задолго до столицы. В столице Австрии произошла встреча Марии Фёдоровны с родителями и сестрой Елизаветой. Павел же целыми днями был занят поездками и ознакомлениями с незнакомой страной и системой её управления. Своему доброму знакомому барону К. И. Остен-Сакену писал; «Скажу Вам насчёт моего здесь пребывания, что мы живём как нельзя лучше, осыпанные любезностями Императора и пользуясь вниманием со стороны прочих; вообще это прелестное место, в особенности, когда находишься в кругу своего семейства. Я желал бы удвоиться или утроиться, чтобы проявить нашу признательность. Но зато у нас почти нет минуты покоя как для того, чтобы выполнять обязанности, налагаемые на нас оказываемыми нам вниманием и вежливостью, так и для того, чтобы не упустить чего-либо замечательного по части интересных предметов; а правду сказать, государственная машина здесь слишком хороша и велика, чтобы на каждом шагу не представлять чего-либо интересного, в особенности же, в виду большой аналогии её в общем с нашей. Начиная с главы (Императора. — А. Б.), есть что изучать для моего ремесла».

В конце ноября — начале декабря 1781 года в Вене происходили пышные торжества, связанные с помолвкой принца Франца (1768–1835) и принцессы Елизаветы-Вильгельмины Вюртембергской (1767–1790), на которых Павел и Мария были дорогими гостями. Благодаря этому браку, Дом Романовых породнился с Домом Габсбургов. Цесаревич Павел становился свояком австрийского Кронпринца.

Павел Петрович немало узнал и увидел, благодаря любезности и расположению высшего общества и лично Императора Иосифа II. Последний проникся такой симпатией, что даже ознакомил Павла с секретным австро-русским союзным договором. Когда об этом узнала Екатерина 11, то весть её обескуражила. Получалось, что иностранный правитель доверял Наследнику больше, чем его собственная мать. Так оно и было.

Самодержица отправила Императору письмо, в котором высказала свою досаду. «Смею думать, что сын мой, в силу данного им обещания, сохранит всё это в самой строгой тайне, исполняя тем желания Вашего Императорского Величества, хотя его юные годы мало обеспечивают его от происков людей, которые делают своим промыслом выведывание подобных тайн».

Два месяца Великокняжеская чета провела в Вене, а затем отправилась в Италию, где провела зиму и весну 1782 года. В Тосканском герцогстве задержались подольше: во Флоренции правил муж сестры Марии Фёдоровны эрцгерцог Франц (герцогство Тоскана входило в состав Священной Римской Империи), с которым у Павла сложились самые доверительные отношения. Цесаревич изучал архитектурные и художественные достопримечательности Флоренции, а несколько вечеров провёл в дружеских беседах со своим свояком, Великим герцогом. Атмосфера бесед располагала к откровенности, и Павел Петрович себе это позволил, и скоро убедился, что он не имеет на неё право. Франц передал содержание разговоров своему дяде Императору Иосифу, а тот — Екатерине II.

В общеполитической оценке «граф Северный» не сказал ничего такого, что не было бы известно матери. Его мировоззренческое кредо оставалось неизменным с 1773 года, когда им было составлено известное «Рассуждение». Россия не должна расширять свои пределы, войны истощают государственный организм и надо заниматься внутренним обустройством, а не внешними захватами.

Однако Цесаревич на этом не остановился и пошёл дальше, дав самую негативную оценку ближайшим сотрудникам Императрицы, некоторые из которых, по его мнению, были подкуплены венским двором. «Я их знаю, я Вам их назову: это князь Потёмкин, секретарь Императрицы Безбородко, Бакунин, графы Семён и Александр Воронцовы и граф Морков, который теперь посланником в Голландии. Я Вам называю их, потому что я очень рад, если узнают, что мне известно, кто они такие и лишь только я буду иметь власть, я их высеку, разжалую и выгоню». Это был эмоциональный срыв, понятный по человеческим меркам, но не допустимый в том положении, в котором находился Цесаревич.