Александр Боханов - Павел I

В этот период Россия была фактически единственной страной, для которой христианские идеалы оставались значимыми во внешнеполитической деятельности. Они не всегда сами по себе преобладали, но их невозможно было не заметить и не учитывать. Католичество, Папский Престол в Риме, по сути дела, могли искать защиту и покровительство только в Петербурге. Даже их старый и, как казалось, надежный союзник в лице Императора Священной Римской Империи германской нации Франц II теперь думал только о самоспасении.

Римские папы Пий VI (1775–1799) и Пий VII (1800–1823), оказавшиеся во главе Католической Церкви в бурные годы европейских потрясений, теперь могли рассчитывать за защиту только России, тем более что Император Всероссийский носил теперь титул Великого Магистра Мальтийского. Папа Пий VI, которому исполнилось 80 лет, был в 1798 году французскими войсками свергнут с «Престола Апостола Петра», ограблен до нитки, увезён во Францию, где и умер. Никто из европейских монархов «милостью Божией» не встал на защиту Римского Первосвященника.

Его преемник Пий VII вообще избирался на Римскую Кафедру не в Риме, а в Венеции, и вернулся в Рим только благодаря победам русских, освободивших Рим в 1799 году, но затем вновь захваченный французами. Его положение было непрочным, и помощи ждать было неоткуда, разве только из России. Агент папы иезуит патер Гавриил Грубер (1740–1805) 21 декабря 1800 года писал секретарю папы монсеньору Маротти: «Что касается состояния души нашего доброго Императора, я добавлю, что ещё несколько дней назад во время аудиенции он сказал мне: «Если папа ищет надёжного убежища, я приму его как отца и защищу его всей моей властью»».

Сохранилась депеша, присланная в Петербург из Рима от русского посланника Лизакевича от 24 января 1801 года. Он сообщал, что только недавно избранный папа Пий VII пригласил его на аудиенцию, чтобы специально выразить «чувства признательности Государю Императору Павлу I» и «полную готовность служить ему всеми силами». Папа добавил, что ему «весьма приятно видеть Императора Великим Магистром Мальтийского Ордена», что он «готов, в случае гонений со стороны французов», поселиться на Мальте, когда остров будет возвращен Ордену. Там он намерен «жить спокойно под защитой Великого Магистра — Русского Императора». Папа далее присовокупил, что он мечтает о воссоединении церквей и ради обсуждения столь важного предмета готов «приехать в Петербург и изустно трактовать с Государем, коего характер основан на истине, правосудии и верности». В беседе с посланником Пий VII называл Императора Павла I «другом человечества и бескорыстным защитником и покровителем гонимых и угнетённых». Никогда — ни до, ни после — правители России не удостаивались подобных восторженных похвал со стороны главы Римско-Католической Церкви…

В 1799 году Россия вступила в борьбу с французской экспансией на территории Италии и в районе Средиземного моря. Блестящие победы русских над французами в Северной Италии и замечательная экспедиция адмирала Ф. Ф. Ушакова — высадка в июне в Неаполе и освобождение 16 сентября 1799 года Рима — знаменовали крах французского господства в Италии. Папа (1775–1799) Пий VI прислал Императору Павлу в связи с этим восторженное благодарственное послание. Но вскоре ситуация изменилась. В Европе, среди «государей милостью Божией», усиливались капитулянтские настроения. «Здравый смысл» и «трезвый расчёт» заставляли правительства искать компромисса с «богопротивной» французской республиканской властью.

Позицию «нейтралитета» объявила Пруссия — важнейшая часть Священной Римской Империи германской нации, которую издавна возглавляли представители австрийского Дома Габсбургов. В 1792 году Императором стал «свояк» Императора Павла — Франц Габсбург, получивший титул Императора Франца II. Он был женат на сестре Марии Фёдоровны принцессе Елизавете-Вильгельмине Вюртембергской. К тому времени, когда Павел Петрович вступил на Престол, Вильгельмина уже умерла, а Франц имел другую супругу — Марию-Терезию, урождённую принцессу Неаполитанскую (1772–1807).

Здесь самое время обратиться к одной проблеме, о которой или не говорят вовсе, или интерпретируют самым примитивным образом, Речь идёт о побудительных мотивах отправки русских войск в 1799 году в Западную Европу — Голландию и Италию — для борьбы с французами-республиканцами. Западная историография эти военные кампании обходит практически полным молчанием и понятно почему, Как же признать изумительные военные победы русских, которые воевали не за свои интересы и никакой «прибыли» от своих побед не заимели. В российской же историографии об этом говорится, но вывод почти всегда один и тот же: войны эти — результат «неуравновешенной психики» Императора Павла.

Сам же Павел I руководствовался вовсе не «нервными импульсиями», а глубоким убеждением, что его долг как Православного Монарха выступать «восстановителем тронов и осквернённых алтарей». Он не мог бесстрастно взирать на то, как французы разрушали не просто установленный миропорядок, но именно тот миропорядок, где властвует Бог и Государь. Все разговоры о «власти народао «власти закона» представлялись ему не просто глупостью, но и подлостыо, своей соблазнительностью опьяняющей сердца некоторых, кричавших от имени всех.

В данном мировоззренческом контексте имело совсем не первостепенное значение то, что Священная Римская Империя изначально была католической, а среди конгломерата государственных образований, входивших в её состав, целый ряд давно порвал духовные связи с Римом, провозгласив себя приверженцами «протестантского» закона. Здесь самыми заметными были Пруссия и Голландия, однако формально и они входили в состав Империи. Потому когда французы вторглись в пределы Священной Империи, сея кругом безбожие, то Павел I не мог остаться равнодушным наблюдателем.

Он отправил армию воевать совсем не «за Мальту», как иногда безосновательно утверждается. Мальта вообще не фигурировала в планах военных кампаний. Он боролся за принцип христианского мироустроения, нарушенный и разрушенный французской революцией, Потому семнадцатитысячный русский контингент оказался в Голландии, где должен был помочь англичанам одолеть французов, а несколько десятков тысяч русских воинов оказались в Италии, где и сокрушили власть «антихристову». Для России это была религиозная война, и именно так её и воспринимал Император Павел I. Потому Россия и не искала никаких выгод, и со стороны казалось, что это — только «авантюра». Но так казалось только со стороны.

Здесь уместна одна историческая ремарка, касающаяся другой героической русской военной кампании и реакции на неё западоцентричного сознания. В 1812 году Россия отразила нашествие армии Наполеона, сокрушив его «непобедимую армию», а затем продолжила войну в Европе до полного разгрома Наполеона. Когда же Русская армия вошла в Париж, то русские ничего для себя не потребовали. В России французы сожгли и разграбили сотни городов и деревень, ограбили и сквернили сотни храмов и монастырей, но на Францию даже не была наложена контрибуция. В Париже и других городах не был разорён ни один дом; не было даже разбито ни одного окна.