Владимир Дайнес - Чапаев

В приложении к этому делу Спичкин указывает Чапаеву, где и как раскопать весь материал, заключая следующими словами:

«Я прошу немедленно арестовать без всякого стеснения всех оставшихся… воров и повторяю… Ваше славное имя будет еще славнее за такую защиту населения от мародеров — воров и избавление населения от этих грязных пауков — микробов…»

И далее Спичкин пишет:

«Вы, товарищ Чапаев, признанный герой всенародно, и славное Ваше имя гремит повсюду — Вас поминают даже дети. Я, Спичкин, также признанный герой, но не в военном искусстве, а в искусстве гражданском. У меня также есть великие порывы к славе и доблестям. Прошу Вас этому верить! Вы убедитесь в этом на деле. Я, Спичкин, воплощенная огненная энергия и воплощенный труд. Считал бы за счастье видеть Вас лично, а Вам познакомиться со мною, Спичкиным. Будучи от природы человеком кристальной честности, любя народ, за который отдавал душу (что могу передать Вам лично о своих больших подвигах), я желал бы немедленно стать Вашею правою рукою и свою огненную энергию отдать для Вашего военного дела по отражению всеми ненавидимого бандита — Колчака. Прошу Вас немедленно принять меня в ряды Красной Армии добровольцем, в славный Ваш полк по имени Стеньки Разина.

Д. Фурманов, публикуя в своем романе письмо Спичкина, отмечает:

«И вопиющая жалоба» и «заявление» Спичкина полны противоречий, неточности и действительно производят впечатление горячечного бреда, но все, что выражено здесь сгущенно, — в другой форме, другими словами на каждом шагу повторялось в чапаевской практике. И характерно то, что он, Чапаев, никогда не отказывался от вмешательства в подобные дела; наоборот, любил разобрать все сам, докопаться до дна, вывести разных негодяев и шалопаев на чистую воду. Эти письма пришли в разгар наступления, и потому хода им он не мог дать ни малейшего, но тревожился, помнил долго, все время имел охоту побывать там, на месте, и разобрать. Ограничился только грозным письмом, где метал на» виновных» громы и молнии. Увы, эти» четырнадцать пауков — микробов» без всякого разбирательства, заочно, уже были для Чапаева совершенно бесспорными подлецами. Верил он всему с чрезвычайной легкостью, впрочем, с такой же легкостью во всем и разуверялся — во всем, но только не в делах и вопросах военных: здесь как раз наоборот — ничему не верил, а работал исключительно» своим умом».

И далее Фурманов пишет:

«Когда подумаешь, обладал ли он, Чапаев, какими-либо особенными, «сверхчеловеческими» качествами, которые дали ему неувядаемую славу героя, — видишь, что качества у него были самые обыкновенные, самые» человеческие»; многих ценных качеств даже и вовсе не было, а те, что были, отличались только удивительной какой-то свежестью, четкостью и остротой. Он качествами своими умел владеть отлично: порожденный сырой, полупартизанской крестьянскою массой, он ее наэлектризовывал до отказа, насыщал ее тем содержимым, которого хотела и требовала она сама, — и в центре ставил себя!.. Чапаевскую славу родили не столько его героические дела, сколько сами окружающие его люди. Этим нисколько не умаляется колоссальная роль, которую сыграл и сам Чапаев как личность в Гражданской войне, однако ж следует знать и помнить, что вокруг имени каждого из героев всегда больше легендарного, чем исторически реального. Но спросят, почему именно о нем, о Чапаеве, создавались эти легенды, почему именно его имя пользовалось такой популярностью?

Да потому, что он полнее многих в себе воплотил сырую и геройскую массу» своих» бойцов. В тон им пришелся своими поступками. Обладал качествами этой массы, особенно ею ценимыми и чтимыми, — личным мужеством, удалью, отвагой и решимостью. Часто этих качеств было у него не больше, а даже меньше, чем у других, но так уж умел обставить он свои поступки, и так ему помогали это делать свои, близкие люди, что в результате от поступков его неизменно получался аромат богатырства и чудесности. Многие были и храбрей его, и умней, и талантливей в деле руководства отрядами, сознательней политически, но имена этих» многих» забыты, а Чапаев живет и будет долго — долго жить в народной молве, ибо он — коренной сын этой среды и к тому же удивительно сочетавший в себе то, что было разбросано по другим индивидуальностям его соратников, по другим характерам».

Войска Южной группы армий, завершив успешно Бугурусланскую операцию, приступили после небольшой оперативной паузы к проведению следующей — Белебейской операции.

В то время как войска Южной группы армий завершали Бугурусланскую операцию в штабе Восточного фронта шла напряженная работа над планом дальнейших действий. Основные положения этого плана нашли отражение в докладе главкому И. И. Вацетису, представленном 10 мая 1919 г. новым командующим Восточным фронтом бывшим генералом А. А. Самойло. Смена командования фронтом произошла следующим образом. 5 мая как снег на голову среди лета пришел приказ председателя Реввоенсовета Республики Л. Д. Троцкого об отзыве командующего Восточным фронтом С. С. Каменева в распоряжение главкома И. И. Вацетиса. Через день в газете «В пути», издававшейся в поезде Л. Д. Троцкого, было напечатано следующее сообщение:

«Напряженная и непрерывная работа командующего Восточным фронтом вызвала потребность во временном отдыхе. Увольняя Каменева в шестинедельный отпуск и выражая ему благодарность от имени Красной Армии, твердо надеюсь, что войска Восточного фронта под руководством нового командующего А. А. Самойло разовьют уже полученные успехи и дадут Советской республике полную победу над Колчаком.

А. А. Самойло, 50 лет, прошел суровую школу Первой мировой войны, а после Октябрьского переворота 1917 г. перешел на сторону большевиков. С ноября 1918 г. Александр Александрович командовал 6-й армией, защищавшей Север страны. В своем докладе А. А. Самойло отмечал: [186] Доклад цит. по: Директивы командования фронтов Красной Армии (1917–1922 гг.). Т. 2. М.: Воениздат, 1972. С. 668–672.

«Общее положение на Восточном фронте в настоящее время может быть очерчено следующим образом. На крайнем правом фланге, от Новоузенска до оренбургского направления (включительно), против нас действуют преимущественно казачьи формирования армий Толстова и Дутова, многочисленные (до 9 тысяч пехоты и до 18 тысяч сабель и 85 орудий), но непрочно организованные и не стойкие в боевом отношении и потому не представляющие собою серьезного противника. Борьба с этим противником значительно осложняется для наших войск восстаниями в их тылу казачьего населения, охватившими широкую площадь в треугольнике между Бузу луком, Оренбургом и Уральском. В рассматриваемом районе мы имеем на новоузенском направлении и на Уральской железной дороге 4 армию (22 дивизия с приданными частями нештатного формирования) и на оренбургском направлении часть 1 армии (20 дивизия с нештатными полками из оренбургских рабочих). Этих сил в количественном отношении было бы вполне достаточно для успешной борьбы с указанным выше противником. Но, по характеристике Фрунзе, части 22 дивизии не представляют собою прочной силы. Они еще не изжили периода партизанщины и к тому же деморализованы. Этим, главным образом, и объясняется успех противника на новоузенском направлении и в районе Уральской железной дороги. Фрунзе принимает меры к приведению 22 дивизии в порядок, но считает, что для решительного успеха необходимо усиление 4 армии свежей бригадой. Имея в виду более важные задачи, разрешаемые в настоящее время фронтом, приходится ему в этом отказывать и требовать, чтобы он справился имеющимися силами. Но если это не удастся, то важное значение для нас владения уральским и оренбургским районами заставит дать сюда свежие силы. На оренбургском направлении наше положение более прочно, и можно рассчитывать, что мы его сохраним с имеющимися там силами, даже ослабленными выделением частей на подавление восстаний».