Рудольф Баландин - Вернадский

Казалось бы, чего проще — подойти к этим вопросам — самому со своим методом, которому акад. Деборин верит, и сделать новые научные открытия, в возможности чего этим путем он тоже верит.

Так как кругом проповедуется, что философский метод может это сделать — я задумался над этой задачей. Можно ли подойти к этим проблемам с помощью метода исследования, который пропагандирует акад. Деборин? Но в результате я пришел к убеждению, что это абсолютно (употребляю это слово, так как вопрос идет о философии, а не о науке, акад. Деборин) невозможно. Это своего рода задача о трисекции угла и т. п.

Но может быть, я ошибся. Отчего не попробовать акад. Деборину? И не найти этим методом новую научную истину. Это было бы доказательством значимости для науки данного философского метода.

Значение изучения этих явлений для философии — и очень, может быть, большое — лежит в будущем, когда научная основа их будет прочно создана. Оно связано с приложением к ним философских методов. Для меня это ясно.

Этим большим реальным философским интересом объясняется отчасти и тот рост интереса к биогеохимии, который идет у нас и на Западе. Мне пришлось в 1923–1928 гг. в Париже, Брно, Праге и Берлине касаться этих вопросов в публичных выступлениях — в 1932 г. я вновь подошел к ним в Мюнстере и Геттингене. Я почувствовал сейчас огромную разницу.

Недавно, в мае, один из самых выдающихся современных химиков, проф. фон Гевеши из Фрейбурга, на съезде Бунзеновского общества в Мюнстере ярко, говоря о биогеохимии, указал на причину этого интереса. Именно в биогеохимии — говорил он — в настоящее время наука о жизни впервые тесно соприкасается с науками об атомах, т. е. с той областью научных исканий, в которой идет передовая научная работа человечества нашего времени. В этом большое современное и будущее значение биогеохимии. Как раз здесь через ее проблемы науки о жизни соприкасаются с теми проблемами, которые вызывают то великое брожение мысли, которое создает сейчас у физиков интерес к философии и которое для меня проявляется в великом взрыве научного творчества — а акад. Деборину кажется кризисом науки, правда, он прибавляет, по старинке, «буржуазной». Этот термин половины XIX столетия в этой научной области для первой четверти XX века кажется для ученого ярким анахронизмом. Надо это наконец понять.

В результате своего розыска акад. Деборин приходит к заключению, что я мистик и основатель новой религиозно-философской системы, другие меня определяли как виталиста, неовиталиста, фидеиста, идеалиста, механиста, мистика.

Я должен определенно и решительно протестовать против всех таких определений, должен протестовать не потому, чтобы я считал их для себя обидными, но потому, что они по отношению ко мне ложны и легкомысленно высказаны людьми, говорящими о том, чего они не знают и углубиться во что они не желают. Углубиться, конечно, нелегко. Для этого необходим большой, тяжелый труд. Легче судить по методологическим трафаретам. Но по готовым трафаретам в новой, слагающейся, научной области неизбежно придешь к ложному выводу.

Я философский скептик. Это значит, что я считаю, что ни одна философская система (в том числе наша официальная философия) не может достигнуть той общеобязательности, которой достигает (только в некоторых определенных частях) наука.

Поэтому, очевидно, я не могу быть каким бы то ни было последователем или представителем философских течений, выше указанных и иных.

И в то же самое время я, как философский скептик, могу спокойно отбросить без вреда и с пользой для дела в ходе моей научной работы все философские системы, которые сейчас живы. Могу также оставить в стороне философские проблемы или философские стороны научных проблем, которые на каждом шагу проявляются при научном изучении биосферы, поскольку к ним нельзя подойти научным путем.

Эти философски значимые проблемы возникают для меня все больше и больше по мере того, как я углубляюсь в эту область. Но я могу их оставить — вне указанных рамок — в стороне, так как знаю, что никогда не смогу достигнуть при философском изучении той достоверности, общеобязательности решения, которое дает мне научное эмпирическое обобщение и математический анализ явлений.

Но философский скепсис, конечно, не есть положительное философское построение.

И он дает одностороннее впечатление о том великом создании человеческого гения, каким является философская мысль, которая и у нас, и в индийском центре цивилизации достигла сейчас тонкого глубокого развития.

Не даст ли того, чего не дает отдельная философия — всякая взятая отдельно без исключения — совокупность всех их, в данный момент существующих? Или всех существовавших в тысячелетнем историческом ходе философской мысли?

Это интересная философская проблема, но она лежит вне поля моего исследования.

Для меня ясно лишь одно — в научном изучении биосферы лежит корень многих не только научных, но и философских, касающихся человека проблем; современный взрыв научного творчества, особенно интенсивный в области наук астрономических и наук об атомах, с которыми биогеохимия связывает науки о жизни, должен привести к новому расцвету философской мысли. «Кризис» заключается в том, что все старые философские построения не охватывают новое, быстро растущее научное описание реальности.

Как всегда в такие периоды, к тому же всегда связанные с могучим пересозданием человеческой социальной жизни, а сейчас с социальным переустройством на всем протяжении планеты, должны создаться новые философские системы, понимающие мысль и язык новой науки.

И для ученого особенно важным и плодотворным будут те из них, которые связаны с реалистическим пониманием мира.

1863. 12 марта. В Петербурге в семье профессора Ивана Васильевича Вернадского и Анны Петровны Вернадской родился сын Владимир.

1868. Переезд Вернадских в Харьков в связи с болезнью отца.

1873–1876. Учёба в 1-й классической гимназии (Харьков).

1874. Поездка с родителями по странам Европы.

1876–1885. Учёба в 1-й классической гимназии (Петербург).

1877, 1 января. Начало «Дневника».

1881–1885. Студент естественного отделения физико-математического факультета Петербургского университета.

1882. Вступил в студенческое Научно-литературное общество. Работа в первой нижегородской почвенной экспедиции под руководством В. В. Докучаева. 10 ноября. Участие в общестуденческой сходке; был арестован.

1884. Исследование почв Новомосковского уезда Екатеринославской губернии. Участие в нижегородской почвенной экспедиции В. В. Докучаева.

1885. После окончания университета оставлен для подготовки к профессорскому званию. Поездка в Финляндию на месторождения мрамора.