Рудольф Баландин - Вернадский

Приход к власти в России большевиков (поначалу с левыми эсерами) он не приветствовал. Хотя именно партия конституционных демократов (кадетов), одним из основателей и первым руководителем которой он был, активно содействовала падению царизма. Он принципиально оставался вне любых партий (так же как любых философских течений).

Изменения политического строя в России он воспринимал как процесс в значительной степени естественный, знаменующий появление новых мощных общественных сил, отчасти анархических. То, что большевики смогли после смуты воссоздать великую Россию под новым названием, да ещё содействуя развитию науки, его устраивало.

И всё-таки непростые отношения складывались у него с советской властью, а тем более с идеологами марксизма-ленинизма. Чтобы это понять, надо иметь некоторое представление о том, какие изменения претерпевала страна при его жизни.

За последнюю четверть века усилиями официальных идеологов навязывается обществу мнение о том, будто в СССР были периоды, связанные с именами диктаторов, воля и мысль которых направляли развитие страны, меняя или корректируя смены курса. Подобные примитивные схемы популярны в массах не только широкой публики, но и «элиты», в том числе научной.

Владимир Иванович склонялся к мысли о значительной роли личности в истории знаний и в меньшей степени общества. Но вместе с тем он предполагал существование стихийного, объективного процесса развития научной мысли и глобальной цивилизации. В самом общем виде с этим трудно не согласиться (о его конкретных спорных идеях поговорим в заключительной главе.

Тем не менее теперь в России возобладало архаичное, диковатое и нелепое для XXI века представление о том, что официальный руководитель государства определяет путь развития или деградации страны, ответственен за всё в ней происходящее. Это проявляется, в частности, не только по отношению к выдающимся политическим и государственным деятелям, но и к более или менее заурядным личностям (Хрущёв, Брежнев, Горбачёв, Ельцин и др.).

Какими бы эпитетами ни награждали, скажем, Ленина и Сталина, их влияние заметно сказывалось главным образом в критических ситуациях. Без поддержки влиятельных социальных групп или значительно части народных масс они не удержались бы у власти и не смогли бы реализовать свои замыслы.

Вернадскому довелось пережить резкие смены общественной и государственной систем России. После двух анархических революций 1917 года и Гражданской войны вспыхнувшие страсти долго не утихали.

Реконструировать обстановку того времени чрезвычайно трудно. Продолжалось революционное и контрреволюционное брожение, что вполне естественно после коренных социально-экономических преобразований Российской империи. Построение небывалой в истории общественной формации шло не по каким-то гениальным генеральным планам теории Маркса и Ленина, а во многом — вынужденно — примитивным методом проб и ошибок.

Оставались миллионы активных или пассивных противников советской власти. Продолжали будоражить общество энтузиасты борьбы за полное обновление культуры. Иосиф Сталин и Николай Бухарин заговорили о возможности построения социализма в одной стране. Это возмутило Льва Троцкого и других сторонников мирового революционного пожара, в котором русскому народу была уготована роль «горючего материала». Обострялись идейные разногласия внутри правящей партии.

В Советской России только Академия наук оставалась принципиально беспартийной организацией, во многом сохранившей дореволюционные традиции. Вернадского и учёных «старой школы» это вполне устраивало. В академии не было ни одного коммуниста.

Так продолжалось недолго.

В июне 1929 года Владимир Иванович написал сыну в США: «Сейчас в России страшное время — идёт террор, борьба против христианства, бессмысленная жестокость, идёт, несомненно, столкновение с русским крестьянством. Машина коммунистическая действует прекрасно, воля огромная, — но мысль остановилась, и содержание её мертвое. А затем малограмотные, ограниченные и бездарные люди во главе, — а затем огромное количество воров и мошенников… Их очищают, но они лезут лавиной».

К этому времени возникла «советская буржуазия». Ситуация в стране, с учётом внешних враждебных сил, была значительно сложнее, чем мог предполагать Вернадский. Тем более что он и не вникал всерьёз, как, скажем, А. Е. Ферсман, в проблемы государства и партийных конфликтов.

Что касается борьбы против христианства, то было строго секретное постановление за подписью Л. Троцкого о необходимости суровых репрессий в отношении церкви и священнослужителей. Однако Владимир Иванович не мог знать, что 16 августа 1923 года вышло строго секретное (!) постановление ЦК ВКП(б). В частности, там говорилось:

«1) запретить закрытие церквей, молитвенных помещений… по мотивам неисполнения административных распоряжений о регистрации, а где таковое закрытие имело место — отменить немедля […] 2) воспретить ликвидацию молитвенных помещений, зданий и проч. путём голосования на собраниях с участием неверующих; воспретить аресты «религиозного характера»…» и т. д.

Подпись: «Секретарь ЦК И. Сталин».

Это не означает, будто Сталин втайне исповедовал православие. Он и некоторые другие партийные руководители не были воинствующими атеистами. (Через десяток лет, давая распоряжение помощникам расставлять книги в своей библиотеке, последним пунктом Сталин указал: «антирелигиозная макулатура»; пожалуй, он склонялся к пантеизму.)

Правда, один из главарей воинствующих атеистов Емельян Ярославский (Миней Губельман) оставался на высоких постах до конца своих дней, а в 1939 году стал академиком АН СССР. Среди коммунистов была влиятельная группа активных борцов с «опиумом для народа», как называл религию Карл Маркс. С ними вынуждены были считаться те, кто занимал более терпимую позицию (И. Сталин, М. Калинин, В. Молотов).

О столкновении с крестьянством Владимир Иванович писал в связи с началом коллективизации. Эту акцию он поначалу считал вредной, но со временем убедился в её необходимости и своевременности, о чём признался сыну во время Великой Отечественной войны.

В довоенные годы, когда в стране активизировались не только воинствующие атеисты, но и борцы против «русского национализма», Вернадский записал в дневнике, что надеется на победу группы Сталина — Молотова. Для себя избрал положение «над схваткой», ограничиваясь научной работой.