Рудольф Баландин - Вернадский

Он верил: сила разума сплотит людей, отвлечет от мелочных забот и низких помыслов, направит к целям благородным и гуманным. Главное устремление общества в ноосфере — на благо свободной личности. Тогда и проблема автотрофности станет насущной…

Если вообразить некий обобщённый разум человечества (хотя и непонятно, что это такое в реальности), то надо признать: по отношению к земной природе нацелен он почти исключительно на добычу её богатств. Действует человек не в гармоничном единстве с биосферой, а жестоко её эксплуатируя, загрязняя и разрушая. Так творится ноосфера?!

Да, знание — сила. Но незнание ещё сильнее. А сила эмоций? Многое зависит от психологии личностей и общественных групп, от законов развития техники и технологии освоения природных ресурсов и от многого другого. Желая по примеру Вернадского изучать деятельность человека на планете как геологическую силу, надо учесть особенности эволюции техники, общественных идеалов, а также избавиться от веры в неуклонный прогресс. Владимир Иванович и сам это отмечал:

«Мы видим временами резко выраженный «регресс», который захватывал большие территории и физически уничтожал целые цивилизации, не носившие в себе самих неотвратимых для этого причин». Нет, не совсем так. Устои всех цивилизаций расшатывают внутренние социально-экономические противоречия и конфликты с природной средой.

Сложнейшую и чрезвычайно важную задачу выдвинул Вернадский. Четверть века после «Автотрофности человечества» он трудился над данной темой; собирал материалы в папке под заглавием «Научная мысль как планетное явление», так и не завершив эту работу.

Ему открылся путь научных исканий, уходящий в будущее. Но это не означает, будто и нам, потомкам, на этом пути надо двигаться точно по азимуту, намеченному Вернадским. В чём-то можно поспорить с ним, а кое-что придётся опровергать. В следующей главе мы это обсудим более обстоятельно.

Посылая Борису Личкову статью Альберта Эйнштейна, Вернадский написал: «Она интересна как проявление его личности, не знаю, сделает ли она более понятными его теории… Это всё-таки голос… одного из самых больших по дерзаниям… человека нашего времени».

Величие дерзаний определяет сходство Эйнштейна и Вернадского. Конкретные научно-философские взгляды двоих ученых различались существенно. Размышлял об этом только Вернадский. Он интересовался творчеством Эйнштейна, который не проявлял интереса к наукам о Земле, если не считать небольшой работы о динамике речных вод.

Высоко оценивая достижения Эйнштейна, Вернадский усомнился: «Отчего Римановскую (сферическую?) геометрию принять за основу? Очевидно, можно и другую?» И рекомендовал опубликовать статью в журнале «Природа».

Речь шла, по-видимому, о статье «Неэвклидова геометрия и физика» (1925). Прав был Вернадский, представляя ее к опубликованию на русском языке, и ошибался в своих возражениях по существу проблемы.

Искривленное риманово пространство отвечает бесконечному множеству реальных искривленных пространств, где проявляются физические поля. Скажем, железные опилки, располагающиеся по силовым линиям магнитного поля, вырисовывают одно из таких пространств.

Световой луч, считавшийся воплощением абсолютной эвклидовой прямой, как оказалось, искривляется под влиянием гравитационных полей. Стала возможной модель замкнутой Вселенной (в сферических координатах риманова пространства), где лучи света описывают гигантскую кривую, вырисовывая контуры Мироздания.

По замечанию Вернадского, эффекты искривления четырехмерного пространства-времени, характерные для теории относительности, на Земле практически не проявляются; геолог может ими пренебречь. Хотя геодезист, измеряя и нанося на карту земную поверхность, вынужден учитывать её кривизну (из этого исходил наш гениальный Николай Лобачевский, создатель первой неэвклидовой геометрии).

Почему Вернадский стремился постичь сущность физической теории, столь далекой от его непосредственных научных интересов и наук о Земле? Проявление любознательности, и только? Нет, конечно.

Еще в 1885 году он отметил в своем дневнике: пространство и время неразделимы; только для логического удобства мы представляем их порознь; в своем единстве они составляют реальность — материю. Та же идея лежит в основе теории отно сительности.

Как писал Эйнштейн в статье, о которой у нас зашла речь, Риман пришел к смелой мысли, что геометрические отношения тел могут зависеть от физических сил (вообще-то первым был Лобачевский!). Возникла геометрия мира реального, а не только идеального пространства, где две параллельные смыкаются лишь в бесконечности.

Следующий шаг сделали Минковский, Пуанкаре, Эйнштейн: представили время четвертой координатой четырехмерного пространства-времени и признали за ней свойства «искривления» в реальных физических полях.

Мысль представить время в виде координаты без философских размышлений, которые предлагают более сложные концепции времени, автоматически следует из формулы движения. Достаточно только перевести её из алгебраической в геометрическую форму. Тогда скорость V как функция расстояния S и времени t образует линию в системе этих координат: V = S/t. В переводе на язык философии: единство пространства-времени воплощено в феномене движения (не только механического, но и при любых изменениях реальных объектов).

Реплика Вернадского по поводу теории относительности, приведенная выше, стала для него исходной точкой. Он ещё только начал исследовать эту проблему. Главное — желание постичь суть геометрии реальных пространств и парадоксов времени.

Материальный кристалл имеет внутреннюю структуру, в отличие от идеального геометрического пространства. Примерно то же, но в другой форме утверждал Эйнштейн. Ему открылся путь к созданию физико-математической модели Мироздания, единой теории поля. Здесь ждали его не только удачи, но и горькие бесплодные искания.

Для Вернадского направления мысли были иными: углубление в структуру минералов, кристаллов, живых организмов. И достижения его оказались новаторскими. Выясняя геохимические функции живого вещества, Вернадский начал обдумывать принцип симметрии в приложении к строению материи, структуре Мироздания.

«Созвучье полное в природе», — писал Фёдор Тютчев. Мысль давняя, выражающая идеальную ситуацию. Но реальный мир существует по более сложным законам.

Ещё находясь в Париже, Вернадский сделал вывод, намечая дальнейшие пути научной мысли: «Совершенно ясно, что принцип симметрии лежит не только в основе наших представлений о материи, но и об энергии, и, думаю, о всём космосе. Он же регулирует и мир атома, и мир электронов».