Алексей Шишов - Кутузов

Бесспорно, у вас были прекрасные солдаты, но многие остатки их приходили умирать при Красном, под нашими пушками: их мужество достойно было лучшей участи и лучшего начальника!» […] «Ну, — сказал фельдмаршал, — еще много может быть бедствий и кровопролитий, если Наполеон вырвется за Березину! […]

Вашим сенаторам для народного блага следует явно противиться Наполеону. Он явный враг его, он сумасшедший: доказательство тому — вся эта кампания! Если бы он захотел продолжать свои завоевания далее за Москву, то мы могли бы еще миль пятьсот уступить ему, но его силы уже истощились до Москвы.

Война, предпринятая им против государства, столь обширного, как Россия, есть такая глупость, на которую ни ваши старые генералы, ни Сенат, ни советники не должны были соглашаться».

Я отвечал фельдмаршалу, что мне неизвестно, сообщено ли было Наполеону сие намерение к первым государственным чинам, но что я знаю, как во Франции не переставали осуждать даже его нападение, сделанное им на Испанию, и за его упорство к продолжению сей войны, которая истощила нашу казну и погубила наших старых и самых опытных воинов. […] Известно также, присовокупил я, что Наполеон никому не дозволял противоречить своим военным предприятиям и что он не много согласовался со мнениями дел гражданских. […] «И так ваши образованные французы выбрали себе сокола из басни!» — это колкое замечание довершило наш разговор. Я сказал князю, что по занятии Смоленска мы хотели остановить тут армию для прикрытий Польши, и притом рассказал ему подробно весь план, который намерены были в главной квартире привесть в исполнение 25 августа, то есть тот самый, про который я писал тебе в письме от 19 августа. Фельдмаршал согласился, что в то время ничего опаснее нельзя было придумать для России, но он еще присовокупил к сему:

«Я не думаю, чтобы сей план был изобретением Наполеона, слишком привыкшего к коротким кампаниям, да и нельзя думать, чтобы он решился употребить два года на побеждение одного государства. Кто его знает хорошо, тот может быть в том уверен, что в его предприятиях не имеет места то, чего требуют время, терпение и рассудительная медлительность». […]

1-го декабря явился я к светлейшему. Как главная квартира видимо изменилась! Вместо разоренной деревушки и курной избы, окруженной караульными, выходившими и входившими в нее должностными людьми и проходившими мимо войсками, вместо тесной горницы, куда прямо входили из сеней и где видали мы светлейшего на складных креслах, рассматривавшего планы во время борьбы своей с гением величайшего завоевателя всех веков, я увидал улицу и двор, уставленные великолепными каретами, колясками и санями.

Толпы подобострастных польских вельмож в русских мундирах, множество наших и неприятельских пленных генералов, штаб- и обер-офицеров, из которых многие с костылями, изувеченные, другие же бодрые и веселые — все, теснясь, стремилось к крыльцу, в переднюю и в залы человека, за два года пред этим в этом же городе заведывавшего лишь одним гарнизонным полком, несколькими гражданскими чиновниками, а ныне предводительствующего всеми русскими силами и спасителя своего отечества!

Слава, бессмертная слава Кутузову! Это он, это глубокая мудрость его советов спасли Россию от крайней гибели. Я знаю, что, к сожалению, даже между нами существуют люди, настолько неблагодарные или предубежденные, чтобы желать лишить его память справедливого уважения благодарного отечества, но усилия их останутся тщетными.

Действия фельдмаршала в течение всей кампании были так прекрасны, что смело могут выдержать исследования самой придирчивой критики. Ему можно поставить в упрек только две ошибки, но первая из них, заключающаяся в том, что он дал Бородинское сражение, была вынуждена политическими соображениями, что же касается до второй, состоящей в отступательном движении 14-го октября из-под Малоярославца в Гончарове, то признаюсь, что для оправдания ее не существует ни одного сколько-нибудь удовлетворительного объяснения.

Но как должен быть велик этот полководец, который в течение четырех месяцев самой деятельной кампании совершил лишь одну ошибку! К тому же взамен этой ошибки сколько прекрасных действий, из которых любого было бы достаточно, чтобы упрочить репутацию!

Переход с Коломенской дороги на Калужскую, от Тарутина к Малоярославцу, фланговое преследование, переход от Ельни к Красному и мудрые соображения сражений под Красным являются образцами военного искусства, которые всегда будут вызывать удивление знатоков.

Низкая зависть и другие столь же низменные страсти могут временно омрачить память Кутузова, но потомство, более справедливое, не преминет поставить его, как спасителя отечества, наряду с Пожарским, а как великого полководца — наряду с Суворовым.

Я помню, как в одно утро принесли готовонаписанный приказ к фельдмаршалу, где от имени его напоминалось о Суворове. Фельдмаршалу прочитали его, и все, кроме имени, ему понравилось. Но чтобы скрыть ревность свою, он раскрыл ее следующим разговором.

«Конечно, Александр Васильевич был великий полководец, но ему не представилось тогда еще спасти отечество. Я, вставая и ложась, молю Бога, что я русский и что судьбы его дали мне случай спасти отечество».

Этот девиз был всегдашним и любимым его разговором.

Увы, пока этот год отмечен только смертью светлейшего. Хотя ее держат в тайне от всей армии, те, кто узнал об этом, проливают слезы скорби, воздавая должное герою, который спас Россию. При жизни человеку не отдают справедливости, после смерти его славу преувеличивают. Сейчас все превозносят светлейшего до небес, а совсем недавно почти все его осуждали; я рад, что, как ни молод, ни разу не поддался соблазнам злословия.

Благоразумие светлейшего, которое вы называли робостью, сохранило жизни нашим славным солдатам; то, что вы называли нерешительностью, было мудростью; ваш дух был, видно, слишком слаб, чтобы понять весь размах его политики. Все его действия имели тщательно обдуманную цель.

Все обширные операции, которыми он руководил, были направлены к одному; отдавая распоряжения о размещении орудий, кои должны были обеспечить победу над французами, он в то же время обдумывал сложные политические комбинации, кои должны были нам обеспечить благорасположение всех европейских кабинетов. В армии его обожали и за его имя, и за его знакомое и любимое лицо; достаточно было ему показаться, чтобы все радовались.