Роджер Мэнвэлл - Генрих Гиммлер

В воскресенье, 22 апреля, Гитлер заперся у себя в бункере и, расставляя несуществующие войска на уже потерянных территориях, в конце концов решил, что остается в Берлине. Русские в это время уже захватили окраины города. Геббельса с женой и шестью детьми пригласили присоединиться к фюреру в его бетонной могиле. Подобно разгневанному богу, в припадке жалости к самому себе, Гитлер обрушился на изменивший ему мир и на предателей, стоящих у его ворот. Пусть бегут на юг. Он умрет здесь — в столице, он и его верные друзья.

Но Гиммлера среди них не было. Он поспешил убраться из Вустроу, которому тоже угрожали русские. Он возвратился в Хохенлихен, где по телефону узнал от Фегелейна о непреклонном решении Гитлера. Гитлер, сказали ему, был разъярен тем, что СС бросили его в беде.

С ним оставались Готтлоб Бергер и Гебхардт. Весть из Берлина задела Гиммлера за живое, и Шелленберга, уехавшего на север за Бернадоттом, не оказалось рядом, чтобы защитить его ненавязчивым советом.

«В Берлине все сошли с ума, — вскричал он. — У меня остался лишь батальон сопровождения — 600 человек, большинство из которых ранено. Что я могу сделать?»

Бергер, со свойственной ему простотой, сказал, что рейхсфюрер должен двинуться с оставшимися силами в Берлин и присоединиться к фюреру. Гиммлер знал, что Шелленберг был бы против. Он снова связался с бункером и после обсуждения согласился встретить Фегелейна в Ноене, на полпути к Берлину, где они обсудят дело более подробно. Это было хоть каким-то действием. Разве он не сказал Шелленбергу за завтраком: «Я должен хоть как-нибудь, но действовать. Что вы об этом думаете?»

Гиммлер и Гебхардт ехали в отдельных машинах. Гебхардт хотел попасть в Берлин и от самого Гитлера получить назначение на новую должность, которая имела бы некоторый вес в будущем — должность главы немецкого Красного Креста. Гиммлер же вовсе не стремился в Берлин, хотя все еще хотел заслужить расположение Гитлера, предложив послать ему свой эскорт, готовый принять мученическую смерть в руинах. Но Фегелейн так и не встретился с ним в Ноене. Он вообще не появился. Темной воскресной ночью две машины прождали его на перекрестке два часа, в течение которых Гиммлер мучился в неопределенности. В конце концов было решено, что Гебхардт продолжит путешествие в Берлин к Гитлеру и передаст ему сообщение от Гиммлера, а сам Гиммлер тем временем вернется в лечебницу. Так что лояльность была соблюдена. Гитлер принял Гебхардта поздней ночью и подтвердил его назначение, согласившись при этом принять от Гиммлера кровь его людей. Все было очень просто. Гебхардт спросил, нужно ли что-нибудь передать Гиммлеру. «Да, — ответил Гитлер, — передайте ему мою любовь».

За ним последовал Бергер, который собирался улететь на юг, чтобы по просьбе Гиммлера следить за поведением Кальтенбруннера. Простая преданность Бергера была выражена столь бестактно, что ему пришлось испытать на себе очередную вспышку гитлеровской ярости — крики, багровое лицо, трясущиеся руки, частичный паралич левой половины тела. Эта картина все еще стояла перед его глазами, когда он вылетел на юг, куда вместе с ним устремились многие чиновники, штабные офицеры, прислуга и секретариат — все рвались из Берлина под грохот русских пушек. Все, кто мог, покидали столицу по единственному оставшемуся на юге коридору, который час от часу становился все уже.

Гиммлер остановился в относительной безопасности Хохенлихена и вновь обратил свои помыслы от фюрера к Бернадотту. По словам Шелленберга, Гиммлер послал его на север с конкретным предложением капитулировать перед западными силами от его имени. На следующий день, 23 апреля, Шелленберг, наконец, встретил Бернадотта во Фленсбурге — в тот самый день, когда Геббельс объявил по радио, что Гитлер лично возглавит оборону Берлина, а Геринг в Оберзальцберге подбирал наилучшие фразы для письма, которое он собирался послать Гитлеру и в котором предлагал взять на себя полную власть над рейхом.

Встреча Бернадотта с Гиммлером состоялась ночью в Любеке. Конференция началась при свечах в шведском консульстве — электричество отключили, и, в конце концов, дискуссию прервала воздушная тревога. Тогда они спустились в общее бомбоубежище, где Гиммлер — Министр внутренних дел, начальник гестапо и СС — никем не узнанный, заговорил с небольшой группой немцев, зашедших с улицы, чтобы укрыться от налета. Бернадотт за ним наблюдал. «Он показался мне совершенно измотанным и очень нервным, — писал он впоследствии. — Он выглядел так, как будто призвал всю свою волю, чтобы сохранять внешнее спокойствие».

Когда, вскоре после полуночи, они поднялись наверх, Гиммлер высказал свой взгляд на ситуацию. Возможно, Гитлер уже мертв; столица, в любом случае, долго не продержится; падение режима — вопрос нескольких дней. «Германия войну проиграла», заявил Гиммлер. Бернадотт оставил нам запись следующей части разговора:

Гиммлер:В сложившейся ситуации я считаю свои руки свободными. Для спасения как можно большей части Германии от русского вторжения я готов капитулировать на Западном фронте, чтобы позволить западным союзникам быстрее продвигаться на Восток. Но капитулировать на Восточном фронте я не готов. Я всегда был и всегда останусь заклятым врагом большевизма. Еще в начале мировой войны я всеми силами противился заключению русско-германского пакта. Согласны ли вы передать коммюнике по этому вопросу шведскому министру иностранных дел, чтобы он мог проинформировать западные силы о моем предложении?

Бернадотт:На мой взгляд, совершенно невозможно капитулировать на Западном фронте и при этом продолжить войну на Восточном. Я практически уверен, что ни Англия, ни Америка не пойдут на сепаратные соглашения.

Гиммлер:Я прекрасно понимаю всю трудность сложившегося положения, и все же я хочу попробовать спасти миллионы немцев от русской оккупации.

Бернадотт:Я откажусь передать ваше коммюнике шведскому министру иностранных дел, если вы не пообещаете, что Дания и Норвегия присоединятся к капитуляции.

По окончании переговоров Бернадотт спросил Гиммлера, что он сделает, если его предложения отклонят.

«В этом случае, — ответил тот, — я приму командование Восточным фронтом и погибну в бою».

Затем Гиммлер по просьбе Бернадотта изложил свои предложения в письменном виде, чтобы тот мог вручить их Гюнтеру, шведскому министру. Письмо было тщательно составлено при свете свечей. По словам Гиммлера, день, когда он вручил это письмо Бернадотту, был самым горьким днем его жизни. Затем Шелленберг и Бернадотт собрались возвращаться во Фленсбург, оставив Гиммлера в глубоких раздумьях (как позже сказал Бернадотту Шелленберг) о том, должен ли он пожимать руку главнокомандующему союзных сил или лучше ограничиться формальным поклоном [150].