Ваник Сантрян - Господа, это я!

Вслед за письмом в Петербург для экспертизы были отправлены и конфискованные у Дмитрия Мирского вещи.

В Петербурге особенно оживился директор департамента полиции Трусевич. 15 ноября он писал берлинскому коллеге: «В ответ на письмо от 9-го ноября за № А. А. П. 1376 07 довожу до вашего сведения, что личность заключенного известна русским властям. Его фотография отправлена на Кавказ для уточнения подлинного имени. Подробности сообщим дополнительно».

В полицейском участке он держался очень спокойно.

Прошел уже один день, наступило 10 ноября 1907 года. Он не знал, что где-то рядом делились друг с другом радостью доносчик и его патрон.

Камо сидел перед комиссаром по уголовным делам Хютцлитцем и, видимо, готовился отвечать на вопросы. Хютцлитц знал преступный мир как свои пять пальцев. Но, видимо, впервые сталкивался с таким человеком, как Мирский. Камо был хладнокровен и безразличен. Казалось, его не арестовали, а пригласили в качестве свидетеля на допрос преступника, который волновал его столько же, сколько здоровье русского царя волнует берлинского сторожа.

— Господин Дмитрий Мирский, могли бы вы ответить на несколько вопросов? — Комиссар прервал чтение.

— Это так необходимо? — спросил через переводчика Камо.

— Да, — сказал переводчик, служащий криминальной полиции Хаберман.

— Тогда пожалуйста. Но что вас интересует? Вы же просмотрели мои вещи, документы.

— Нам мало что известно. Вы должны сказать, каким образом оказались в Берлине и зачем? Нам надо знать, откуда, зачем и как вы прибыли в Берлин?

— Скажу, если это доставит вам удовольствие.

— О, да! Слушаю вас.

— Значит, так. 25 августа сего года я выехал из Тифлиса, где, получив свой паспорт, отправился в Баку, — Там я пробыл несколько дней и затем направился в Петербург. В Петербурге я две-три недели жил на квартире по Невскому проспекту.

— Где именно, по какому адресу?

— Не помню, где и у кого. Затем выехал в Финляндию полюбоваться водопадом Иматра, под Выборгом. Прекрасный водопад, советую при удобном случае непременно побывать там. Успокаивает нервы.

— Спасибо за совет. А теперь расскажите, как вы добрались до Берлина. Видите, вопросы у меня простые и ясные.

— Вижу, — Камо попытался улыбнуться. — Через Вирбулен и Эйдткунен. Здесь я поселился в пансионате Хейнике по Альбрехтштрассе, всего на шесть дней. Затем отправился в Дрезден, оттуда в Вену, где устроился на неделю в гостинице «Националь».

— А зачем вы поехали в Вену?

— Местные окулисты рекомендовали.

— Вы настаиваете, что приехали в Берлин лечиться?

— Да, иначе зачем же мне было приезжать?

— Этого мы пока не выяснили. В каких городах вы были?

«Вон куда ты метишь. Уж больно интересует тебя мой маршрут. Думаешь, я такой профан, чтоб назвать тебе Женеву, Париж, а может, Льеж, Софию, Цюрих? Нет, об этом ты не узнаешь. А может, ты еще спросишь, не встречался ли я в Женеве с лидером русских эсдеков Лениным или откуда в моем чемодане оружие? Может, достал в Льеже или Париже?»

— Я уже сказал, где я был.

— В других городах не были?

— Не помял.

— Я спрашиваю: не были ли вы в Женеве, Лондоне и Париже?

— Нет.

— Продолжайте.

— Из Вены я выехал в Белград на три дня, затем через Будапешт вернулся в Вену и, пробыв там три дня, вернулся в Берлин, приблизительно три недели назад.

— Где вы остановились?

— Я уже сказал, в пансионате по Альбрехтштрассе. Затем по совету доктора Якова Житомирского снимал квартиру по Эльзассерштрассе. В России меня послали к нему.

— К кому?

— Ну вы же знаете. Зачем принимать меня за дурака? Я же сказал, к берлинскому врачу Якову Житомирскому. Он повел меня к профессору Хиршфильду, его адрес Карлштрассе, четыре. Мне его рекомендовал Житомирский; профессор — знакомый Житомирского, — делая упор на имя Житомирского, добавил Камо.

Он неспроста хотел привлечь внимание комиссара к этой фамилии. Недобрые подозрения не давали покоя, не покидала мысль, что его предал Житомирский. В подследственной тюрьме он не переставая думал, почему его так быстро и неожиданно арестовали, но не мог докопаться до истины. Клубок сомнений вел к Житомирскому.

Память подсказывала отдельные убедительные факты. Не успели они еще поздороваться, разговориться, а Житомирский уже спрашивал: «Где бы ты хотел поселиться?» «Тебе-то что? — мелькнуло тогда в уме Камо, — мы будем встречаться на улице, а не у меня на квартире». «Неподходящее ты выбрал место, — по другому поводу заявил Житомирский, — я подыщу тебе более надежную квартиру». И нашел ту, где его и арестовали. Новый его адрес почти никто не знал и, чтобы разыскать его, должны были обратиться к Житомирскому. Далее. В день, когда он вернулся из Льежа и Парижа, Житомирский был чересчур любопытен: «Где ты достал оружие, за какую цену, сколько?» Нет, Камо тогда не понравились его расспросы. А притворства и наигранности в его чрезмерной заботливости было хоть отбавляй. «Попадись он только мне в руки, пусть даже в тюрьме, я его заставлю выложить правду». Но Житомирский в тюрьме, конечно, не появлялся. Он получил свои две тысячи марок и занялся новыми ловушками для друзей Камо. Лицом к лицу с Камо сидел не Житомирский, а Хютцлитц и задавал вопросы.

— Так к кому же?

— Я ни с кем больше не общался, — спокойно ответил Камо, — кроме упомянутого мной Житомирского. Однажды я посетил читальню на Артиллериерштрассе, адрес которой мне также дали в России.

— Вы настаиваете, что являетесь Дмитрием Мирским и владельцем этого паспорта?

— Да.

— В таком случае скажите, пожалуйста, отчего вы совсем другой на фотографии?

— Эту несхожесть следует объяснить моим кавказским происхождением, видимо, я рано состарился, — отшутился Камо.

— Известно ли вам, что вы обвиняетесь в нарушении законов германской империи?

— Я категорически протестую против подобного рода обвинений.

— А как же чемодан?

— Я уже заявил, что он не мой. Я получил его от Василия Петрова, который остановился в Вене, где мы с ним впервые познакомились. Он заметил, что я еду без чемодана, предложил мне свой и сказал, чтобы я передал его начальнику станции Козловская. Я упаковал свои вещи, не обратив внимания на содержимое чемодана.

— А где этот Петров?

— Откуда я знаю? Он приехал из Женевы. Видимо, снова вернулся туда.

— Вы должны заверить подписью свои показания.

— Пожалуйста.

Камо придвинул к себе протокол, составленный Хаберманом, и подписался: «Я говорил только правду, в чем и подписываюсь. Дмитрий Мирский». После подписи «Дмитрий Мирский» было добавлено: «Сей допрос перевел и зачитал Мирскому служащий криминальной полиции Хаберман. Подпись: Хаберман, переводчик. Допрос завершил. Подпись: Хютцлитц, комиссар по уголовным делам».