Александр Редигер - История моей жизни

Два раза мы были в гостях у главного командира порта, адмирала Бострема, к завтраку и к обеду. Дом главного командира роскошный, так же, как и его дача, и вовсе не соответствовал содержанию, которое было присвоено должности.

Вечером 27 октября мы выехали из Севастополя в том же вагоне и через Синельникове поехали в Николаев, куда приехали 29-го утром. В Николаеве мы пробыли один день, причем осмотрели адмиралтейство и частный судостроительный завод, и вечером выехали обратно в Петербург.

На следующий день нам в Харькове пришлось ждать поезда, к которому прицепили наш вагон, от половины шестого до четверти десятого вечера. У Григоровича в Харькове были знакомые, к которым он поехал; сидеть вдвоем с Рербергом мне не улыбалось, а потому я надумал навестить семью Ильяшенко, в которой Володя постоянно бывал, чтобы поблагодарить за ее хорошее отношение к нему и, кстати, познакомиться с нею.

Начальник станции по телефону узнал мне в полиции адрес Ильяшенко, и я, пообедав на станции, поехал к ним. Полиция, узнав, что я собираюсь к ним, предупредила их о моем приезде, так что меня уже ждали. Я застал семью за чайным столом: мать с двумя дочерями и двух офицеров, из коих один был женихом старшей дочери; молодежь вскоре уехала в театр, а я, посидев три четверти часа, вернулся на вокзал. Впечатление от этого знакомства было, конечно, очень поверхностное, тем более, что молодежь все время молчала, но в общем -симпатичное.

Утром 1 ноября я вернулся в Петербург, пробыв в поездке девять с половиной суток*. Это была первая моя разлука с женой со времени нашей свадьбы. Мы вновь усердно переписывались; с пути я ей послал восемь телеграмм и семь писем и получил одну телеграмму и восемь писем: два - в Севастополе, четыре - в Николаеве, а два письма, опоздавшие в Николаев, вернулись ко мне в Петербург. Особенно курьезно вышло в Николаеве, куда письма адресовались на имя командира порта, который и передал мне в один день, но в два, приема, четыре письма, писанные женским почерком; очень вероятно, он заподозрил, что они были не от жены.

По нашему возвращению возобновились заседания нашей Комиссии. Мы приглашали разных моряков, с которыми беседовали, стараясь уяснить себе причины непорядков во флоте и способы к их устранению. Заседали мы обыкновенно в Мариинском дворце; только членов Думы нашли неудобным звать туда, так как мы их могли приглашать лишь совершенно частным образом, а потому они были приглашены ко мне на квартиру. Приглашали мы их не поименно, а обратились к председателю Думы с просьбой, чтобы члены Думы, знакомые с морскими делами и желающие помочь нам своими показаниями, пожаловали к нам, разбившись на группы по своему усмотрению. Они разбились по партиям на три группы. 4 декабря у меня были Гучков, князь Барятинский, Безак, Звягинцев, Крупенский, Савич и князь Шаховской, а 7 декабря - Львов, Федоров, Челноков и Бобянский; в третьей группе был чуть ли не один Марков 2-й. Не желая приглашать его к себе, я попросил Рерберга позвать его на свою квартиру и сам не был при его допросе. Показания членов Думы представили для нас большой интерес, так как из них выяснились те обвинения против морского ведомства, которыми вызывалось отрицательное отношение Думы к нему. Весьма интересны были также показания начальника Балтийского флота адмирала Эссена и начальника Морского Генерального штаба адмирала князя Ливена. Только от последнего я добился, наконец, объяснения, почему у нас постоянно кроме боевого флота плавали большие учебные отряды, каких не было в других флотах? Причина оказалась крайне простой: во всех иностранных флотах принимались серьезные меры к тому, чтобы подготовленные для них специалисты служили возможно дольше; у нас же преимущества, дававшиеся за сверхсрочную службу, были ничтожны, поэтому специалисты, для подготовки коих плавали учебные отряды, покидали службу тотчас по окончании обязательной службы, и ежегодно приходилось готовить вновь половину всех специалистов. Этим отчасти объяснялось большое число судов, бывшее ежегодно в плавании, вызывавшем большие расходы и траты больших денег на ремонт старых судов, для боя уже непригодных. Другую причину этих трат мне указал Бирилев: назначение в плавание большого числа судов давало возможность назначать на них большое число адмиралов, командиров и офицеров, получавших на них морское довольствие, без которого им трудно было бы существовать; этим же он объяснял и то, что всякие небоевые суда (лоцманские, портовые и тому подобные) у нас были военные, а не заменялись наемными! Очевидно, что всякая мера, клонящаяся к уменьшению плавания, отражаясь на бюджете офицеров, была бы крайне непопулярной во флоте.

В течение осени и до нового года наша Комиссия собиралась 21 раз для выслушивания заявлений и объяснений разных лиц и для совместного обсуждения выяснявшихся данных. Рассмотрением дел Морского министерства занимался, главным образом, Дмитриев при содействии чиновника Левицкого, ведавшего в Государственном контроле делами по морской части, а потому хорошо с ними знакомого. Дмитриев же взялся составить при помощи Левицкого наш доклад государю. В 1911 году наша комиссия собиралась лишь три раза для обсуждения редакции доклада и для его подписания.

Изложу теперь же суть выводов, к которым мы пришли:

1. Суда у нас строятся крайне медленно, а потому вступают в строй уже устарелыми: корабли "Андрей", "Павел", "Евстафий" и "Иоанн Златоуст" были в постройке по 75-86 месяцев, тогда как в Англии такие суда строились в 20-30 месяцев, и в Германии - в 36-42 месяца. Медленность постройки не только удорожала постройку, но приводила еще к тому, что новые наши суда по своей конструкции всегда отставали на три-четыре года от иностранных. О значении этого факта можно судить по тому, что, ввиду быстрого развития техники за границей, в состав боевого флота включаются только суда, оконченные постройкой в течение последних десяти лет; более старые суда зачисляются на десять лет в резерв, а через двадцать лет службы вовсе исключаются из списков, как совершенно устарелые и для боя негодные. При постройке судов они, в виде общего правила, оказывались перегруженными против утвержденного для них задания. Стоимость постройки судов у нас оказалась почти вдвое выше против Англии*.

Главнейшие причины столь неудовлетворительного и дорогого судостроения заключалась в том, что у нас не было твердо установленной программы судостроения, поэтому заводы, не зная получат ли они в будущем заказы и какие именно, не решались заводить у себя нужное оборудование для более успешного хода работ. Затем, к постройке судов приступали, не имея еще в готовности полного проекта, поэтому уже во время самой постройки приходилось разрабатывать отдельные части сооружения, согласовывать их между собою, переделывать уже произведенные работы, а кроме того, Морское министерство старалось вводить на строившихся судах всякие новые усовершенствования, предполагаемые техникой во время многолетней их постройки. Все это приводило к многократным переделкам, замедлению работы, большим расходам, несогласованности отдельных частей и перегрузке судов.