Е. Мешаненкова - Муслим Магомаев. Биография

Точнее даже, не то что предложил, а скорее попросил – у Ростовской филармонии были большие финансовые затруднения, сборы у них в последнее время были слишком маленькими, не хватало денег даже на костюмы для московских гастролей их ансамбля донских казаков. Вот Муслима и попросили дать концерт у них на стадионе на сорок пять тысяч человек. Сборы с такого концерта должны были с лихвой покрыть все убытки филармонии за последние месяцы. Ну а самому Магомаеву пообещали тройную ставку, причем уверили его, что это абсолютно законно и даже есть официальное разрешение министерства. Он поверил, потому что, во-первых, у него не было повода сомневаться в Леонидове, который много кому из его знакомых организовывал концерты, а во-вторых, потому что певцам, участвующим в концертах, которые проводились на стадионах, действительно платили тройную ставку.

Но все оказалось не так просто. Эту тройную ставку платили только тогда, когда певец был одним из многочисленных участников сборного концерта. А заплатить втрое за сольное выступление? Шестьсот рублей вместо двухсот? Да Госконцерт и министерство культуры скорее удавились бы, чем позволили кому-нибудь столько зарабатывать! Ставки для исполнителей, выступавших перед многотысячными аудиториями, оставались такими же, как при выступлениях в обычных залах. Некоторые знаменитые певцы пытались обращаться к Фурцевой с просьбой сделать что-нибудь с такой несправедливой ситуацией, но та, разумеется, ответила отказом. Поэтому государство зарабатывало на таких концертах огромные деньги, а исполнители получали одинаково, выступали ли они перед несколькими сотнями или перед сорока тысячами зрителей.

Но ничего этого Магомаев в то время еще не знал, поэтому Леонидову поверил, обрадовался возможности хорошо заработать и поехал в Ростов-на-Дону. И сказать по правде, даже без скандала с деньгами он бы этот концерт вовек не забыл…

Нет, его честно заработанные шесть сотен ему отдали, и он даже расписался за них в бухгалтерской ведомости с учетом всех положенных вычетов (почему и продолжал верить, что все законно). Но это был тот самый концерт, на котором организаторы придумали красивый, однако совсем не продуманный ход: после окончания концерта Муслим должен был прокатиться вдоль трибун в открытой машине – совершить, так сказать, «круг почета». Он поехал, но это едва не стоило ему жизни – поклонники ринулись с трибун, чтобы прикоснуться к своему кумиру, и лишь благодаря решительности водителя ему удалось вырваться со стадиона живым и не покалеченным.

А теперь вот, этот и без того памятный концерт снова «всплыл» и грозил большими неприятностями. Магомаеву собирались инкриминировать «нетрудовые доходы» (это уже само по себе было уголовно наказуемо), да к тому же еще и обман родного государства, за что в то время могли по-настоящему посадить. Тем более дело уже нельзя было замять – пока выясняли, что к чему, заинтересовались деятельностью конкретных организаторов концертов, начали раскручивать, вышли на серые выплаты и нелегальные концерты других исполнителей… Скандал разразился огромный. А уж то, что в нем оказался замешан такой знаменитый певец, как Магомаев, конечно, лишь подогревало интерес и населения, и чиновников.

Магомаев оказался в тупике – он-то знал, что ни в чем не виноват. Но при этом он так же прекрасно понимал, что его обязательно накажут, даже если следствие выявит его полную невиновность. Во-первых, чтобы не зазнавался – власти любили устраивать показательные наказания слишком знаменитых артистов, а во-вторых, чтобы другим неповадно было такие деньги получать.

С горя он рассказал о случившемся своим парижским друзьям – русским эмигрантам. И те сразу стали уговаривать его остаться во Франции, предлагали пожить пока у них, обещали во всем помочь. Он и сам задумался – и правда, почему бы ему не остаться? Он здесь уже популярен, директор «Олимпии» Бруно Кокатрикс предлагает ему контракт, значит, будет работа, а может, вскоре и мировая слава. Друзья у него есть, даже родственники есть, причем состоятельные – он не будет ни нуждаться, ни мыкаться, ни страдать без общения. А что ждет его дома? Разбирательство, возможно, суд, а там… мало ли что – недругов у него хватало, в том числе и в самых верхах…

И вот в ночь перед отлетом я решил уйти из отеля незамеченным. Пришел в дом русских парижан, сижу, пью коньяк… Передо мной встал вопрос: уезжать или оставаться?

Предположим, я останусь… А что будет с дядей Джамалом? Со всеми родными и друзьями? Дядя заменил мне отца, вложил душу в мое воспитание. И что же? Ему, убежденному партийцу, выкладывать партбилет на стол? С его-то больным сердцем! Хорошо же я его отблагодарю, если останусь за границей.

Чем больше я пил, тем больше трезвел… Остаться было можно, но нельзя. И это был, пожалуй, один из немногих случаев в моей жизни, когда ненавистное для меня слово «нельзя» победило мое любимое «можно».

И все же остаться я не смог бы еще и потому, что вряд ли прижился бы за границей. Для иностранцев мы странный народ. Из наших уживаются там не все, а те, кто прижился, все равно в большинстве своем тоскуют, поют «Подмосковные вечера»… В этом я имел возможность убедиться уже в Париже…

Я вернулся в гостиницу. Наши крепко спали…

Магомаев вернулся в Москву с тяжелым сердцем, но понимая, что иначе поступить нельзя. Там его встретили теми самыми обвинениями, которых он и ждал – что он негодяй, корыстолюбец и жулик, подло обокравший государство. Его попытки напомнить, сколько денег тому же государству принес его концерт перед сорокапятитысячной аудиторией, ни к чему не привели – его и слушать не желали. И даже обычно благоволившая к нему Фурцева была настроена очень жестко – ее подзуживало окружение, ненавидевшее слишком высоко взлетевшего певца. Говорили, что он зазнался, что он позволяет себе слишком многое, что он возомнил, будто ему все позволено, и наказать его надо для его же блага.

К тому же скандал с серыми выплатами продолжал раскручиваться, и вскоре имя Магомаева замелькало еще в одном деле, на этот раз связанном с Пензой. Там какой-то ушлый администратор вписал в ведомость его фамилию, расписался за него и получил деньги, о которых сам Муслим никогда даже и не слышал, тем более что он вообще ни разу не бывал в Пензе и не выступал там.

И вот тут он совершил большую глупость, пойдя на поводу у своей доброты. Ему устроили очную ставку с пензенским администратором, а тот выглядел таким маленьким несчастным старичком, что Магомаеву стало его жалко, и он сказал, что действительно получил от того деньги, а что подпись не его – так он, дескать, разрешил администратору за себя расписаться. Что поделать, он считал своим долгом уважать старших и защищать слабых. Это уже потом ему показали досье на этого тихого старичка и рассказали, сколько тот денег нажил, грабя государство, а в тот момент Муслим своей жалостливостью чуть не нажил себе еще более крупные неприятности. Получилось, что он замешан в изготовлении подложных финансовых документов…

Читать дальше