Фердинанд Фингер - Русская любовь. Секс по-русски

На следующий день, придя с работы, я увидел, что мама плачет. Опять была ссора. Ада, вернувшись с работы, сказала мне, что я поступаю по-свински. Но что она поступает безобразно в течение шести месяцев, лежа как бревно, почему-то забыла сказать. «Я с тобой развожусь, Ада. Я тебя уже пять месяцев назад предупредил, что не позволю обижать свою маму и при повторении разведусь». Еще добавилось: я узнал о том, что она была лесбиянка. Вот откуда все и пошло. «Пошла, бревно неотесанное, из моего дома, и чтобы я тебя никогда больше не видел!» В глазах Ады блеснули слезы обиды, губки сжались и надулись. Рада была мама этому или нет, я не стал спрашивать.

Конечно, мама переживала, а я был неисправимо беспечен, глуп и молод. Прошло несколько недель свободной жизни. Вдруг в одну из суббот к моим окнам подкатил грузовик. В его кузове рядом с чем-то большим и черным сидел Сема-барабанщик, а в кабине рядом с шофером – моя жена Адочка. Наступали сумерки.

Со скрипом откинулась боковина грузовика, и все трое стали вытаскивать из кузова большое старинное пианино. Шофер, Сема и Ада копошились вокруг него, как муравьи. Они стали втаскивать его на лестницу. Усилия их увенчались успехом, и пианино заняло свое место в комнатке справа от двери. На наших 19 м2, состоящих из двух комнаток, было прописано пять человек. То есть 3,8 м2 на брата. Пианино заняло 1,2 м2. От него, перпендикулярно к бокам, на полу была нарисована мелом линия – она протянулась вперед на 60 см, а затем прошла параллельно пианино до следующего бока.

В этот очерченный прямоугольник как раз и встала раскладушка, притащенная из кузова грузовика. Затем все трое, ухмыльнувшись, исчезли, оставив почти целую консерваторию и лежак у нас дома.

К боку пианино прижался диван, на котором я спал. Посередине их обоих – стол с колченогими стульями, и в углу – аквариум с моими любимыми рыбками.

На следующий вечер Ада пришла в комнату и сказала, что будет здесь жить до окончания века, пока дом не будет занят Моссоветом, о чем она якобы слышала. Выписать человека в те времена можно было только, если он не появится в течение шести месяцев, и соседи это подтвердят.

Я сказал Аде, что штамп в паспорте не гарантирует право на проживание у чужих теперь людей, на что она ответила, что ей плевать на нас с матерью, что она здесь прописана и площадь четыре квадратных метра – её личная площадь, и чтобы не смели играть на ее пианино и не ложились на ее раскладушку.

Мама моя побледнела и задрожала. Я от такого наглого заявления тоже побелел и задрожал. Теперь во мне поселилось то нехорошее, что называется «ненависть». Это уже не было недоброжелательством.

Я понял, что мама не выдержит этого, а я нервно заболею. Прежде чем принимать меры, я попросил Аду в комнату не приходить. Сказал, что я даю слово чести, что не выпишу ее. Пусть она показывается соседям и говорит им, что ночевала у нас, до тех пор, пока не будет расселения. На это она сказала, что будет приходить и жить у нас. Но она не знала моего характера.

Я решил сделать все, хоть умереть, чтобы ее выписать. Я не понимал, как из-за наших с ней неурядиц, из-за того, что мы оба совершили ошибку, должна страдать ни в чем не виноватая мать. Какую надо иметь наглость, чтобы претендовать на то, на что не имеешь права.

Что обозначает шестимесячная прописка, сделанная по доброй воле мамы, перед десятками лет ее жизни там? И начались муки. За неимением ключа Ада по вечерам звонила соседям. Они открывали, и она проходила в комнату, раздевалась и ложилась на свою раскладушку.

Как только она хотела почитать что-либо на сон грядущий, я свет выключал. Она включала, а я выключал. В пять утра я тихо вставал, включал свет и в полной тишине начинал готовить себе завтрак. Плиты находились в коридоре, и я раз тридцать выходил и входил в комнату. Я не делал ни одного лишнего движения или шума, чтобы ко мне она не могла придраться.

Конечно, она не спала. Через месяц я заметил, что Ада побледнела и похудела. Впервые она не пришла ночевать. Затем это стало повторяться чаще и чаще.

В один из вечеров она пришла с отцом, который и руководил ее действиями. Старый деляга решил брать быка за рога. Он стал орать в чужом доме на меня и на маму, что вышвырнет нас из квартиры, лишит прописки и загонит «за Можай», т. е. за 101 км. И тут мне опять пригодилось знание высшей степени воровской «фени», которой я владел в совершенстве.

Я сказал, что мой приятель по двору, «медвежатник» Пронин по кличке «Взлом», завтра пришлет к нему гонца с «ксивой», которая подтвердит, что если он от нас не отстанет, то его вместе слепнем, шкафами, колесами «зашинкуют» [8] .

Я сказал, чтобы он не гнал «пургу» [9] , и завтра же отдал свои «котлы в чистку».

Хочу сказать, что после того, как забрали моего отца, Валечка Пронин – «Взлом» – стал как бы моим старшим братом, покровителем. «Взлом» был очень интересным человеком. Он не видел одним глазом. За время отсидок он стал крупным авторитетом в уголовном мире.

Имя его было известно во всех тюрьмах России. Не видел он на правый взгляд, а жена его, как это ни странно, была лишена левого глаза. Когда они шли под ручку по двору, то казались странной парой. Они как-то компенсировали свое увечье, так как вроде бы имели на двоих два глаза. «Взлом» был изумительным отцом. У него родилась от «марухи» в тюрьме красавица-дочка, которой все соседи по двору любовались. К ней приходили педагоги на дом, был даже учитель по фортепьяно, и мы слышали, как он давал Ирочке уроки.

«Взлом» по пьянке рассказал мне о том, как у него появилась дочка.

Была какая-то короткая пересылка, и два лагеря – мужской и женский – оказались рядом, разделенные одним забором. Так вот, женщины из лагеря подошли к забору отделяющему их от мужского лагеря. Все они были блатнячки. Человек двадцать баб сняли исподнее и голыми задницами прижались к забору, который был в приличных щелях. Блатные, воры, быстро подбежали к забору вынули свои члены и благо, что доски были тонкими, всадили их в блатнячок, чем те были крайне довольны. «Взлом» сказал, что три занозы он все-таки на член получил. Подбежали «вертухаи» и разогнали эту «Содом и Гоморру». Но против природы не попрешь. Многие забеременели. Одной из них была «маруха» [10] «Взлома». Потом они чудом встретились. Вот вам чудо, которое и привело к рождению Ирочки.

Ну вот, теперь могу продолжать дальше. Старый, наглый пес – отец Ады, действующий не по закону, чего-то испугался и ушел вместе с дочкой. Я сразу же побежал к «Взлому» и рассказал, что случилось. Он сказал, чтобы я передал привет моей маме, которую крайне уважал, так как был свидетелем, как она пострадала с 1924 по 1939 год. Он сказал мне, что его человек придет к отцу Ады и заберет у него «котлы», что будет подтверждением, что я зря не трепался. Это и было проделано на следующий день. С тех пор отца Ады я никогда не видел. Зато видел, как на руке у «Взлома» во время игры в карты поблескивали «котлы», предательски похожие на часы Адиного отца.