Алексей Шерстобитов - Ликвидатор. Книга вторая. Пройти через невозможное. Исповедь легендарного киллера

Наконец-то Бенецкий спустился с эскалатора, показaв свои светло-бежевые казаки, развернулся и стал на противоположный курс параллельной подъёмной лестницы, только теперь опустив телефон и оставшись в задумчивой позе.

В этот момент двое поднялись из-за стола и быстрым шагом направились за Алексеем, двое — к ничего не подозревавшему сектанту. Но не это главное — один выход освободился, и я, чмокнув спасительницу в щёчку, предложил ей покинуть это злачное место и подбросить её, куда она пожелает, пошутив по поводу гостиницы, совсем не подумав о том, что сказанное может быть ей не по душе, а звон пощёчины привлечёт милиционеров. Но шутка была понята и оценена.

Уже оглядываясь, заметил стоявшего перед двумя крепкими ребятами, покрасневшего и оправдывающегося бородатого юношу, на что показал ей и что, конечно, вызвало многозначительную улыбку, о чём она подумала — я не знаю.

В благодарность, которую она даже не подразумевала, купив ей огромный букет роз и проводив до её машины (как оказалось, одной из последних моделей «Мерседес-Бенца»), договорившись встретиться завтра там же, но уже с уймой свободного времени, мы расстались.

Не могу сказать, что меня напугало обещанное красное бельё, просто, знаете ли… Надеюсь, я буду прощён.

Нам с вами, милая девушка, не по пути, мне ни с кем не по пути, потому что всё, чего я касаюсь, превращается в пепел, даже так желаемое и так хранимое счастье.

* * *

Кто не создаёт, должен разрушать.

Р. Брэдбери

Начало нового тысячелетия я встретил без одного месяца 33-летним — возраст последнего года вочелове-чившегося Христа, пожертвовавшего собой ради спасения грешных душ. Символично, если так можно сказать. Но в действительности это оказался тот рубеж, который я, оставаясь прежним, переступить не смог. Вероятно, Александр Великий, «Царь всех царей», не сумел измениться ни в мыслях, ни в желаниях, ни в поступках, и окончил свою жизнь при загадочных обстоятельствах тремя месяцами раньше той черты, которую спокойно перешагивал сейчас я. Неизвестно, как лучше и в каком возрасте закончилась бы наша жизнь. Александр «Македонский», пролежав умершим неделю при Вавилонской жаре, так и не начал тлеть (наверное, чтобы заставить задуматься оставшихся диадохов), так, по словам Багоя, и «…не найдя край света и настоящую любовь и лишь чуть приоткрыв границы обитаемого мира…», а его гордыня, гнавшая всё дальше и требующая всё большей пищи для тщеславия, выбрала путь Ахиллеса, заранее предполагая будущее, но не стезю Аристотеля.

Почти вся «Ойкумена» — обитаемый мир, известный грекам и персам, был у его ног, но стоило ему исчезнуть, и она разделилась, и, крошится по сей день.

Действительно великий и притом молодой человек, в рассвете своих сил и могущества созданной им державы, разумеется, при имевшихся на то причинах и предпосылках, умер, разбившись о неведомую преграду, выставленную Кем-то, с надписью «Быть или не быть» и, сделав не тот выбор, ушёл в царство мёртвых, царствовать вместе с сыном Пелея над побывавшими в лодке Харона. Но: «Лучше бы хотел я живой, как подёнщик, работая в поле, службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный, нежели здесь, над бездушными мёртвыми царствовать». Такова цена падения в пропасть, в которой не то что остановиться, а задержавшись, задуматься невозможно.

Но каждому из нас даётся возможность, и далеко не единожды, но почти всегда мы забываем об этом, отворачивая в другую сторону, неблагодарно огрызаясь на протянутую нам руку, захлёбываясь в самоуверенности и гордости. И лишь страх нечеловеческий, иногда вдруг возвращающийся, может напомнить и удержать, а удержав, заставить измениться, снять замутняющую плёнку с ума, искажающую действительное видение когда-то созданного не человеком, но испорченного им, мира.

И тут главное — не растеряться, испугавшись непривычно ужасной картины настоящей реальности, места своего пребывания и своего истинного облика.

Введенское кладбище в Москве, «первооткрывателями» которого были задолго живущие до Франца Лефорта немцы, предваряет Введенская церковь — храм, при котором упокоился светоч Русского православия начала 20 века митрополит Трифон (Борис Петрович Турке-станов) — эта точка на карте Москвы и была моя черта, подведённая незримой рукой. Преступи я её, не было бы возврата, возможность которого и по сей день — ещё вопрос. Страшная дорога от переживания смерти человека, причиной которой был мой выстрел и моя рука, до тщеславия гордыни от удавшегося плана, была не прямой и проходила зигзагами, чередуя добро и зло, часто путая их друг с другом, не останавливаясь нигде, но с каждым разом задерживаясь всё дольше, забираясь всё дальше, — тропа под откос, где, спотыкаясь, уже не падаешь, чтобы подняться, а летишь, чтобы разбиться…

…Задача — найти прошлогоднюю могилу с фамилией усопшего Шухат и со звездой Ветхозаветного Давида на памятнике, и, предпринять наконец всё, чтобы от людей, пришедших помянуть товарища, осталась пыль. Предположительно должны были присутствовать основные представители «Измайловских» и «Гольяновских». По чьему-то мнению, затянувшееся противостояние требовало постановки жирного значка, разумеется, в виде «костей Адама» — чёрной метки как «стопа» на жизненном пути чьей-то стороны.

Уже после я поймал себя на мысли, что, несмотря на отказы, пусть часто и завуалированные под невозможность выполнения, и на нежелание останавливать чужие жизни, здесь я действовал как зомби, просто выполняя заученное, без эмоций и поначалу без сожаления, совершенно не осознавая, к чему ведёт сия череда операций. Точнее, я понимал, что погибнут люди, со всеми выходящими последствиями — понимал, но не принимал: то ли за столько лет накопленное в одночасье остудило душу, причём не на большое время, то ли это действительно был какой-то пик борьбы между добром и злом, происходящей внутри каждого из нас.

Уже вечерело, когда, найдя могилу у высокого обелиска, на срезе одной из небольших площадей в виде окружности, где должно было поместиться достаточно много народа, и сообразив, где заложить взрывное устройство, наполненное поражающими элементами для большего поражающего эффекта, которое собрал ночью, снабдив механизмом дистанционной активации, я засветло заложил его и привёл в состояние ожидания.

Буквально рядом, через забор кладбища, несколько лет назад я приобрёл малогабаритную трёхкомнатную квартиру под разросшийся архив, важно было после добраться до неё, что не представляло труда — место было знакомым, я часто проводил здесь встречи. Возможных путей отхода, проверенных не раз — несколько. Если бы эта «кровавая баня» состоялась, то не оставила бы шансов ни исполнителю, то есть мне, ни заказчику, жить жиз-ню, которая в любом случае либо окончилась бы ужасно и преждевременно, либо «пж».