Бэри Ковард - Оливер Кромвель

Что имел в виду Кромвель, произнося эту неясную фразу? Из всех вопросов, составляющих загадку всей политической деятельности Кромвеля, это самый трудноразрешимый, в основном, из-за того, что Кромвель никогда не давал четкого и исключительного определения тому, что он понимал под религиозной реформацией. Хотя, как было видно, надежда на реформу — повторяющаяся тема в его речах и письмах во время гражданской войны и после нее (и продолжала быть такой в 50-е годы); он чаще излагал свои желания общими словами. Его заявления о стремлении выполнить «хорошие дела» или «собрать плоды всей крови и сокровищ, вложенных в это дело» — типичные неясные рассуждения Кромвеля о своей цели.

Конечно, легче сказать о том, каким не было видение Кромвелем реформированного общества, чем каким оно было. Многозначительно то, что оно не было враждебно к удовольствиям и развлечениям или не совместимым с музыкой, искусством, литературой. Все слишком часто встречающиеся источники информации о жизни Кромвеля — это «общественные» и «официальные», которые совсем немного открывают его «личную жизнь». Но иногда они описывают человека довольно непохожего на его сложившийся образ сурового, чопорного и «пуританского» мужа. Там открывается Кромвель, который носил длинные волосы, имел чувство юмора, танцевал, не гнушался алкоголя и курил табак. Иногда его шутки были довольно грубыми, как, например, на свадьбе его дочери Френсис с Робертом лордом Ричем в ноябре 1657 года, когда он, как говорят, «плескал вино на платья приглашенных дам и перемазал все стулья, на которых они должны были сидеть, растаявшими сладостями»; празднование свадьбы на другой день после официальной церемонии включало музыку «48 скрипок, 450 труб и много веселья от шалостей, кроме того, вперемешку с танцами» до рассвета следующего утра [204] Abbott, vol. IV, pp. 661-2. . Уайтлок увековечил момент — Кромвель на досуге со своими близкими советниками: «иногда был очень фамильярным с нами, сочинял с нами стихи, и каждый должен был принимать его капризы; он обычно требовал курительные трубки и свечу, и тогда и затем сам брал табак…» [205] Abbott, vol. IV, p. 462. . Даже Джеймс Хит в своей враждебной биографии Реставрации признавал, что Кромвель был «большим любителем музыки и принимал наиболее умелых в этом деле на службу себе и семье… вообще он проявлял (или, по крайней мере, притворился) (Хит, очевидно, не смог устоять против злобного комментария) уважение ко всем оригинальным и изощренным в любом виде искусства личностям, за ними он посылал людей или ехал сам» [206] Quoted in R. Sherwood, The Court of Oliver Cromwell (1977), pp. 135-6. . Он нанял музыканта Джеймса Хингстона к себе в дом в 50-е годы, и его покровительство художникам, поэтам и драматургам достаточно хорошо засвидетельствовано, чтобы отбросить образ Кромвеля как филистера от культуры в мусорный ящик истории, и религиозная реформация Кромвеля не рассматривала демонтаж старого социального порядка. Наоборот, ее сущность заключалась в том, что она должна была произойти в пределах этого порядка, и (как было показано) Кромвель всегда сохранял твердую оппозицию тем, кто угрожал сломом социального порядка.

В некотором смысле то, что Кромвель не смог быть точным в формулировке своих конструктивных намерений, не удивительно. В течение своей общественной карьеры с 1640 года он показал, что не был размышляющим философом, он скорее использовал идеологии других. В решающие моменты его карьеры до того, как он стал протектором, с ним рядом были наставники, которые подробно разрабатывали идеи, обеспечивавшие теоретическую структуру его действий: Сент-Джон и Сэйе и Селе сразу же после гражданской войны, его зять Генри Айртон на вершине кризиса в 1648–1649 гг., Сент-Джон после сражения при Ворчестере зимой 1651–1652 гг., Харрисон и Ламберт во время политической сумятицы 1653 года. Он часто действовал стремительно в моменты политического кризиса и точно разрабатывал последующие действия. Существует опасность создания последовательной модели реформистских стремлений Кромвеля, чего на самом деле не было. Однако, необходимо рискнуть, чтобы прояснить его приоритеты, когда он был протектором.

В речах и писаниях Кромвеля повторяются две основные темы; обе не были новыми в середине XVII века, но являлись желаниями, которые время от времени выражались в Англии меньшинством в течение десятилетий. Первая имеет корни в идеях, развитых писателями-«республиканцами» в 30-е годы, которые придерживались мнения, что народ (как и человек) состоит из частей, имеющих неравную значимость. Это была не просто консервативная идеология, разработанная для поддержания социального статус-кво; она также расписала обязанности и ответственности каждого члена общества. Бедняки имели обязанность работать и повиноваться тем, кто находился выше их по социальному статусу и благосостоянию, а те, кто имел привилегии, несли ответственность и заботу о тех, кто был менее удачлив. Как и «республиканцы» в 30-е годы, Кромвель также рассматривал социальную справедливость как неотделимую часть идеального общества, которое он хотел создать. Этот взгляд дал ему огромную поддержку в военных испытаниях. В ходе войны он пришел к убеждению, что после ее окончания обеспечит справедливое вознаграждение тем, кто сражался с ним на боевых полях Британии — земли, достойной того, чтобы на ней жили герои. Самое точное упоминание об этом «республиканском» стремлении Кромвеля выражено в его письме (уже цитированном), которое он написал сразу же после сражения при Данбаре в сентябре 1650 года. «Если в этом есть то, что делает многих бедными для создания нескольких богатых, это не подходит республике» — это не был призыв перевернуть мир вверх дном, а желание сделать так, чтобы богатое меньшинство не угнетало, а заботилось об огромном большинстве бедных.

Забота Кромвеля о социальной справедливости проявилась в его заинтересованности в реформах образования, управления и права. Он не отдавал приоритета образовательной реформе, но его поддержка тем, кто пытался организовать третий английский университет в Дурхеме в 50-е годы, справедливо получила большую гласность, как и его требование реформы местного управления. Он разделял убеждение Карла I и его министров в начале тридцатых в том, что существовала необходимость не в новых законах, а скорее в способах обеспечения того, чтобы существующие законы исполнялись. «Мы действительно имеем много хороших законов, — сказал он в марте 1656 года, — однако мы жили скорее по букве закона, чем в соответствии с его духом», так что «решили регулировать одинаковую (божью) помощь вопреки чьей-то воле» [207] Abbott, vol. IV, p. 112. .

Позже, в апреле 1657 года, он затронул подобный вопрос, подчеркивая, что неудача в достижении социальной справедливости произошла скорее из-за недостатка административной силы и плохой работы местных судей, чем из-за нехватки хороших законов. «Хотя у вас есть хорошие законы против повсеместных беспорядков в стране, кто их здесь исполняет?» — спрашивал он, выступая в апреле 1657 года. «Действительно, мировой судья будет удивлен, как сова, если хоть на один шаг отступит от обычного для него и его коллег направления в сторону реформации этого дела» [208] Abbott, vol. IV, p. 494. .