Бэри Ковард - Оливер Кромвель

Однако в 50-е годы (в каждом исследованном графстве) местные правители умело реагировали на кризис. В Уорвикшире работа мировых судей возросла до крайнего напряжения. Государственные чиновники междуцарствия в три раза больше выполнили работы, относящейся к пособиям для бедных, чем их предшественники во время правления Карла I; в Чешире мировые судьи успешно справились с тяжелой ситуацией, вызванной массовым обнищанием людей в военные и послевоенные годы, а также демобилизацией солдат. Они добились снижения цен на зерно и приняли эффективные меры, исключившие сокрытие его спекулянтами. В обоих этих графствах чиновники умело отреагировали на огромный рост налогообложения за время гражданской войны поиском большей справедливости в распределении налогов, основывая свои требования денег на более точных оценках экономических возможностей налогоплательщиков, что, помимо прочего, способствовало повышению урожаев. Несомненно, дальнейшие исследования пека что совершенно темного мира многих других английских провинций в 50-е годы прояснят картину и откроют факты гораздо менее приятные: коррупцию, непродуктивность и, вероятно, неспособность поддержать хоть на какое-нибудь время правительственную деятельность на уровне, достигнутом в вышеупомянутых графствах. Но, по крайней мере, правительство страны казалось в кромвелсвские времена не хуже, чем в другие периоды XVI–XVII вв., а вероятно, даже лучше. Определенно то, что пока Оливер Кромвель был жив, управление не разрушилось под давлением оппозиции до такой степени, чтобы сделать реставрацию монархического правления неизбежной.

Вклад Кромвеля и Совета в обеспечение стабильности и эффективности управления Англией был, конечно, ограниченным. Их вмешательство в ход реформ было отрывочным, не соответствовало координированной «политике» централизации, у них также не было бюрократического аппарата для ее выполнения. Некоторые недавние исследования показывают, что главное давление на реформу местного управления — как и больших жюри — исходило с мест, а не от протектора и Совета. Кроме того, так как Кромвель не хотел отказываться от целей религиозной реформации, он не исключил всех религиозных радикалов и военных из парламента, даже когда комиссии по миру были перестроены в 1657 году. Однако много раз в этот период он изъявлял желание вернуть традиционным правящим семьям их активную роль в английском правлении, и постепенно некоторые из них откликнулись на это. Важной иллюстрацией к этому может служить способ, которым в период протектората комиссия по миру во многих английских графствах снова стала включать в управление представителей довоенной правящей элиты: Пелхем вернулся в парламент на свое место от Суссекса и Уиндхема, а Латрел и Роджерс — от Сомерсета. Будущие исследования английских провинций 50-х годов, возможно, изменят суждение Дэвида Андердауна, но навряд ли отвергнут его заключение, что к последним годам протектората «английские дворяне могли почувствовать, что они восстанавливали свои силы и независимость, которая традиционно им причиталась» [298] D. Underdown, «Settlement in the counties» in G.E. Aylmer, (ed.), The Interregnum: The Quest for Settlement 1646-60 (Macmillan, 1972), p. 178. . Кроме того, к огромному расстройству роялистских эмигрантов на континенте, их призывы к национальному восстанию против республики едва ли встречали какой-либо положительный отклик. Вероятно, не просто трусость или благоразумная забота о безопасности их собственности и жизней заставила благосостоятельных английских джентльменов не оказывать больше поддержки ссыльному Карлу Стюарту в 50-е годы, которую их преемники позже оказали роялистским самозванцам — якобинским Стюартам в начале XVIII в. Как и аристократы ганноверской Англии, дворянство кромвелевской Англии осознало, что существующий режим достаточно подходил им и их интересам, чтобы рискнуть всем для отчаянного и опрометчивого предприятия в поддержку неимущих авантюристов Стюарта.

Оценка управления Кромвеля делами за границей и в остальной части Британии в некоторых отношениях схожа с оценкой его успехов в Англии: гнетущий провал рассматривается с точки зрения достижения его идеалистических целей, о значительных лее успехах судят по меркам, приложимым к реальному политику. Но немногие современники или последующие комментаторы оспаривали его успех в достижении, по крайней мере, двух постоянных целей английской дипломатии в течение столетий: повысить международную репутацию страны и сохранить ее безопасность перед угрозой иностранного вторжения.

Одна из самых замечательных черт этого успеха в том, что он достигнут человеком неопытным в международной дипломатии. «Я склонен думать, что он (Кромвель) не имел слишком больших знаний в этой области («внешние дела»), — писал позднее критик Слингсби Безел в некоторой мере справедливо [299] Slingsby Bethel, The World's Mistake in Oliver Cromwell, printed in W. Oldys (ed.), Harleian Miscellany; or a Collection of Scarce, Curious and Entertaining Tracts… (10 vols, 1808—13), vol. I, p. 289. . В 1655 году бранденбургский посол Иоанн Фридрих Шлезер посчитал необходимым обучить Кромвеля дипломатии относительно Балтики с помощью краткой лекции, используя карты. Другие рассказывали о недостатке опыта в международной дипломатии у кромвелевских советников. В августе 1655 года Кромвель сообщил по секрету шведскому послу в Лондоне Христеру Бонду, что «для него было горем то, что он так плохо образован и редко рискует говорить на любом другом языке, кроме английского». Через год Бонд был изумлен, когда узнал после отъезда Филипа Медоуса в Португалию, что немногие в кромвелевском окружении знали главные языки дипломатии. «Это позор, — писал он, — у них нет никого, кто может написать приличную строку на латыни, но слепой Мильтон должен переводить все, что они пожелают, с английского на латинский, и можно легко представить, как это происходит» [300] M. Roberts (ed.), Swedish Diplomats at Cromwell's Court 1655 — 56: the Missions of Peter Julius Coyet and Christer Bonde (Camden Society, 4th series, vol. 36, 1988), pp. 114, 282. . Даже Балстроуд Уайтлок, который был назначен Кромвелем на дипломатическую работу, включая посольство в Швеции, обычно называл договор Оснабрюка 1648 года как договор Аугсбурга.

Тем не менее Кромвель и его советники обеспечили большой для своего времени международный авторитет республики. Даже враждебные наблюдатели, например, роялист сэр Эдвард Гайд, граф Кларендон, писали после Реставрации, что «величие Кромвеля в стране было лишь тенью славы, которую он имел за границей. Было трудно узнать, кто его больше опасался: Франция, Испания или Нидерланды, где его дружба была такой ценностью, к какой он привык. И так как они все приносили в жертву свою честь и интересы для его удовлетворения, то нет ничего, что он мог бы потребовать и в чем любой из них отказал бы ему» [301] Clarendon, History, vol. VI, p. 94. .