Юрий Штеренберг - Истории, связанные одной жизнью

Оказался в практически безнадежном положении только один человек — самый умелый и самый исполнительный — Саша Фуксман. Саша взялся спроектировать какой-то хитрый автопилот, в голове и схематично в черновиках у него, наверно, все получилось, а вот дальше. Саша начал с проектирования ручки управления автопилотом, потратил на это все положенные пять месяцев, конструкцию ручку не закончил, а самим автопилотом, естественно, даже не запахло. До защиты оставались считанные дни, кто и что такое Фуксман, знали все, а поэтому было срочно организовано подпольное студенческое КБ, и работа закипела. Сашина защита прошла успешно.

Эпопея моей студенческой жизни в Ленинграде подошла к концу. Экзаменационная комиссия приняла решение ходатайствовать перед Москвой о выдаче мне диплома с отличием, несмотря на наличие одной тройки, однако это ходатайство все по той же причине не было удовлетворено. Выпускники получили альбомы, которые начинались с портрета хозяина альбома, а далее шли листы с фото студентов и преподавателей. Этот альбом и теперь со мной здесь, в Америке. В “Астории” состоялся очень памятный выпускной вечер, на который мы откладывали деньги с каждой стипендии. Было весело и, конечно, грустно. Вот и все...

Одна наша выпускница Зина, жена будущего академика и директора Государственного Оптического института, тоже нашего студента, Миши Мирошникова, получившая, как и я, назначение в НИИ-49, не ождая окончания положенного нам месячного отпуска, пошла сразу же оформляться в отдел кадров НИИ. Там она почему-то решила проинформировать начальника отдела кадров о том, что, помимо нее, к ним направлен также выпускник Штеренберг. “Как вы сказали, Штеренберг? Нет, что-то не так. Мы таких не берем”. Я еще жил в общежитии, Зина меня разыскала и рассказала об этом разговоре. Я почему-то должным образом не прореагировал на это “приятное” сообщение, не помчался в НИИ, а поехал домой, в Ростов, где меня уже ждали.

III. ПЯТИДЕСЯТЫЕ

Мама и Инна решили совместить празднование окончания института с моим днем рождения. Пришли, конечно, все родные. Были в нашей семье праздники до этого, были и после, но такого не было. Мало того, что сам по себе повод был значительным — этот сопляк, Юрка, стал инженером, остался работать в Ленинграде, в НИИ, да и само время было замечательным. Послевоенная жизнь постепенно налаживалась, пожилые были живы, молодые обзаводились семьями, детьми, будущее обязательно должно быть добрым, хорошим.

Все были рады, но один человек был счастлив. И это, конечно, была моя мама. Она в одиночку, будучи не очень здоровым человеком, блестяще справилась с труднейшей задачей: в военное и послевоенное время дала образование обоим своим детям (Инна получила диплом врача в 1946). Дядя Гриша тоже имел все основания считать себя не просто причастным к этому событию, но и активным его участником. Он был не только добрым человеком, но и верным другом — не на словах, а на деле помог сыну своего товарища.

Так что все веселились от души. Пили, ели, танцевали до утра. Окна на Газетный переулок были открыты, и из них множество раз неслись хиты того времени: “В жизни очень часто так случается...”, “Эх, путь-дорожка фронтовая...”, “Давай закурим, товарищ, по одной.”, “Не нужен мне берег турецкий.” и другие. Все были пьяными или почти пьяными. Особенно мне было приятно смотреть на хорошо выпившего Марка Шульгина, таким веселым я его никогда больше не видел. Евреи тоже могут гулять, когда на душе светло.

Как и в первый свой приезд в Ленинград, я с вокзала направился на улицу Правды, к дяде Саше. Мне опять была предложена койка, на этот раз до нахождения жилья в частном секторе. Я понял так, что месяц меня могут потерпеть. Я думаю, что пояснений о том, кто был главный в их семье, не требуется.

С некоторым замиранием сердца я направился в НИИ — Суворовский проспект... Но мои опасения оказались напрасными: меня встретили по-деловому, и после короткой беседы начальник отдела кадров НИИ-49 пригласил для встречи со мной одного старшего научного сотрудника: “Вам с ним скучать не придется”. По понятным причинам я не стал выяснять у начальника, почему у него изменилось отношение ко мне. Старшим научным сотрудником оказался Григорий Львович Рабкин. Наша встреча с Григорием Львовичем заняла недолго, около получаса, но, как оказалось, с перерывами она длилась больше двадцати пяти лет.

А пока меня поместили в читальный зал библиотеки, где вместе со мной в ожидании результатов дополнительной проверки благонадежности сидело еще несколько человек. В том числе моя будущая сотрудница, доброжелательная и симпатичная женщина, Нина Яковлевна Третьякова. Важным результатом этого “сидения”, которое длилось около месяца, явилось то, что я тщательнейшим образом проштудировал замечательную книжку американских авторов Лауэра, Лесника и Мадсона “Основы теории сервомеханизмов”. Эта книга удивительно просто описывала сложные процессы автоматического управления и явилась хорошим фундаментом для моей последующей работы. После завершения процедуры проверки моих анкетных данных Особым отделом, я оказался в лаборатории Николая Николаевича Свиридова, которая занималась в то время вопросами координации разработки системы управления БСУ (береговой системы управления) крылатой ракеты “Шторм”.

Григорий Львович был одним из очень немногих в то время сотрудников института, имевших ученую степень кандидата технических наук, и поэтому его группе было поручено проведение теоретической оценки устойчивости и точности создаваемой системы. И со свойственной ему в то время энергией он взялся за эту проблему, с которой в последующие годы едва справлялось специально созданное отделение, численность которого в десятки раз превышала численность группы Рабки-на. Не говоря даже о том, что в составе этого отделения работало примерно двадцать кандидатов наук технических и физикоматематических и имелся колоссальный по тем временам парк вычислительных и моделирующих систем. А у Григория Львовича была группа теоретиков-вычислителей, группа клавишных вычислительных машин, попросту — арифмометров, обслуживающая вычислителей, и два или три техника, которые собирали нечто, называемое моделирующим стендом.

Я был ориентирован на то, чтобы возглавить работы на моделирующем стенде. Но, помимо этого, я был подключен и к расчетам, что, честно говоря, было интересно. Хотя главным моим инструментом в то время была логарифмическая линейка. Так что направление и характер моей работы определились.

Найти отдельную комнату для жилья оказалось не очень простой задачей, несмотря на то, что на улице Маклина, на площадке недалеко от Садовой улицы, которая кем-то и когда-то была выделена для этой цели, всегда стояли люди — и ищущие и предлагающие. Для того чтобы снять комнату, необходимо, естественно, совпадение некоторых условий. Необходимо, с одной стороны, для съемщика, чтобы был подходящий район, умеренная цена, комната, пригодная для жилья, хозяева не алкоголики, согласие хозяина на прописку жильца. Со стороны сдатчика необходимо, чтобы внешний вид съемщика вызывал доверие, а может быть, даже симпатию, чтобы ему не требовалась прописка, чтобы оплата была сделана за несколько месяцев вперед, и другие требования, которые могли быть самыми необычными. Поэтому я ходил на улицу Маклина и неделю, и две и, кажется, три. Два раза вроде все совпало, но в последний момент выяснялось, что хозяйка и не думает освобождать комнату и что она совсем не возражает жить вместе.