Михаил Кириллов - Армянская трагедия. Дневник врача (декабрь 1988 г. – январь 1989 г.)

Пошел в библиотеку. Но в Ереванском военном госпитале не оказалось ни одной книжки армянских авторов – ни в оригинале, ни переводной. И это в госпитале, где в обычное-то время всегда лежит до трех десятков солдат-армян. Какое недомыслие и политическая близорукость! Серия замполитов госпиталя прошла мимо интернационального воспитания! Чего же мы хотим?! Кто же мы сами, как не кичливые «иптернационалисты»-словоблуды?

Сегодня в Спитаке и его округе – землетрясение до 6 баллов, то, что ожидалось. Обрушился один из аварийных домов. О жертвах не говорилось. В зоне землетрясения – министр обороны Язов.

«Армения – страна с перебитым позвоночником, ей уже не встать», – сказал мне один из безногих, ожидающих протезирования. Что мне было ему ответить? Ему самому и вправду не встать. И тем не менее, несмотря на то, что в больницах Еревана лежат еще тысячи раненых, в Армении уже более актуальны межнациональные страсти. Девальвация остроты положения, яркое постепенно становится закулисным. Тысячи калек ощущают себя обузой для страны, для семьи, для себя. Стоит тихий стон. И этот стон уже не только от боли, не только от мучительных воспоминаний, но и от страха перед предстоящим забвением.

Наблюдая за больными (а в госпитале их уже менее 150), заканчивая обработку историй болезни, обращаю внимание и на эту сторону дела. 4–5—6-я недели после СДР – это особый период – дебют реабилитации, пока еще в основном физической и функциональной. Процесс этот хромает, спотыкаясь о залежи дистрофии органов, отсутствие резервов, дефекты ассимиляции, глубочайшие душевные раны. В последующем, когда раны зарастут, пострадавших ждут проблемы главным образом психологической и социальной реабилитации. Нужно детальнее осмыслить именно эти – следовые – реакции.

Еще до Нового года мне удалось дозвониться в Баку Мамедову Шахвеледу Агаевичу, начальнику военной кафедры Азербайджанского медицинского института, которого знал с 70-х гг. Рассказал ему про сына, про то, что тот в Баку, дал его координаты. А сегодня узнал, что Мамедов повидал Сергея и помог ему. Узнал, что в ночь на Новый год у того было очередное патрулирование. Новогодние темные улицы Баку освещались всполохами жаровен шашлычных и взрывами разноцветных ракет. К Сергею и солдатам подошел азербайджанец и подарил миску горячего плова и бутылку красного бакинского «Шампанского». Что было делать? На брата пришлось по 100 граммов с пузырями… Прав был в новогоднюю ночь полковник Коробов, успокаивавший меня рассуждением, что именно сейчас, когда мы пьем водку в Ереване, мой старший лейтенант делает это в Баку. И все же подкатывалась тревога: как он там, на темных Бакинских улицах. У солдат автоматы, а магазины к ним – у него… «С любимыми не расставайтесь, с любимыми не расставайтесь….»

5.01. С утра еще одна поездка в больницу Эребуни, теперь уже на городском транспорте. В солнечный зимний день город кажется розовым с голубым… Как всегда, полно машин. Высокий Дом молодежи. Говорят; что ленинаканцы, слывущие в Армении остряками, в свое время окрестили его «кукурузным початком». Памятник Матери-Армении с мечом. Памятник Абовяну. Поэт очень похож на нашего Пушкина. Больница неуютная. Длиннющие, холодные, какие-то враждебные переходы. Владимир Иванович Кочаровец все еще трудится здесь, исследуя динамику микробной флоры ран и крови, иммунные сдвиги. Все это важно для понимания особенностей раневого процесса, в частности у ампутированных с гнойными осложнениями. Удивительно, но не наблюдалось случаев газовой гангрены, и сепсис был редок.

Повторил свой первый обход верхних этажей. Больных стало меньше, многих уже не увидел, в том числе «филолога», «шабашника»… Видимо, переведены для протезирования. А старый солдат с ампутированной стопой, поврежденной еще в годы войны, лежит на прежнем месте. Рядом с ним старуха в платочке. Улыбается щербатым ртом, считает, что скоро сделают протез… Позже я встретил ее в коридоре, прижавшейся к стене, в слезах. «Старик мой не знает, что сыну в другой больнице ногу по бедро отняли». Вот тебе и еще один удар приготовлен, солдат.

Отделение реанимации опустело, но неутомимый Эдик здесь. Сюзанна на том же месте – тоненькая, как свечечка. На мониторе. На бледном лице черные брови дугой. Спит. Ускользающая жизнь. Перевязывают больную с ампутацией бедра. Громадная красная кровоточащая рана на уровне ягодицы и пупартовой связки, из которой торчит кость. Тампонами и ножницами удаляют некротические ткани и гной. 29-й день после травмы, сколько же можно удалять. Ей на раневую поверхность накладывают особую пленку, пропитанную противомикробной смесью… Она поднимает голову, силясь увидеть, что делают хирурги. Громко стонет, срываясь на крик; «Ничего не осталось!»

Идем с Эдиком в палату, где лежал больной со столбняком. Тот поправляется. Лежит без аппарата искусственного дыхания. Рядом – родственники.

Напротив – пожилая женщина. Поступила из Кировакана 2 января. Эдик сердится и говорит, что здесь причина столбняка – дефект работы госпиталя. История этой женщины такова:

Меликян Соня Габр., 57 лет, из Спитака поступила в госпиталь 9.12. Во время землетрясения ее завалило обрушившимся домом, при этом левая кисть была прижата горячей плитой. С диагнозом – инфицированный ожог левой кисти III б ст. находилась на лечении до 31.12. (и я мельком видел ее в одной из палат). 26.12. левая кисть была ампутирована. Выписана к родственникам в Кировакан. А три дня спустя в связи с ухудшением ее вновь направили в Ереван, на этот раз в больницу Эребуни, где был установлен диагноз столбняка (тризм, затруднение глотания). Применены лечебные сыворотки, но безуспешно. Сейчас ее состояние расценивалось как средней тяжести (отсутствовали дыхательные расстройства).

Было выяснено, что при поступлении в военный госпиталь противостолбнячный анатоксин ей введен не был. Было установлено также, что хирург – лечащий врач высказывал подозрение на столбняк еще в 20-х числах декабря, но не был поддержан невропатологом. Обратите внимание на его записи в истории болезни госпиталя:

«22.12. Жалобы на затруднение при открывании рта. Тризм жевательных мышц, ригидность затылочных мышц, фасцикуляции мышц в непосредственной близости от…» А заключение невропатолога: «Заболевания нет. Микстура Павлова».

«25.12. Жалобы на невозможность полного открывания рта. Объективно: поведение во время осмотра установочное, разговаривает со стиснутыми зубами, при отвлечении внимания открывает челюсти. Мышечный тонус хороший. Диагноз: истерическая реакция. Реланиум».

28.12. Та же констатация.

«30.12. Поведение установочное. Разговаривает сквозь стиснутые зубы. Выражен повышенный тонус, по просьбе расслабляется. Седуксен». Столбняк «стучался в дверь с табличкой «истерическая реакция».

В больнице Эребуни было четыре случая столбняка, в том числе и у этой женщины. Во всех случаях объем травмы был небольшим, но не вводился анатоксин. Возвращался из больницы Эребуни в переполненном автобусе. Вышел в центре, поравнявшись с уже немолодым армянином, изрядно небритым, в старом пальто, спросил, как пройти к метро. Он охотно разъяснил мне дорогу. Я не торопился, и некоторое время мы шли рядом. Оглядев мои погоны, он неожиданно спросил: «Как вы думаете, когда уберут танки с площадей города? И так горе у народа». – «Я – военный врач, – ответил я. – Вместе с другими приехал, оставив клинику, семью, чтобы лечить армян, пострадавших от землетрясения. Об этом я бы мог рассказать подробно». – «Спасибо, мы благодарны вам, простите, если я неудачно спросил». – «Почему неудачно? Давайте размышлять. Вам не нужны танки, мне – тоже. Солдатам и офицерам целыми днями быть на людях, ночью на морозе, оторванными от родных мест, теплых казарм, нормальной пищи? Командирам быть в постоянном напряжении? Службе жечь бензин? Тоже не нужно. Получается – никому не нужно, а танки стоят, солдаты не спят. А сын мой – тоже военный врач – в Баку несет примерно такую же службу, а семья его в Белоруссии. Им ведь это тоже не нужно. Вы согласны со мной?» Мой попутчик, несколько удивленный тем, что с ним разговаривают спокойно, не навязывая своего мнения, соглашается. Я продолжаю: «Никому не нужно, а танки стоят. Я не знаю, когда они уйдут, но они стоят, – и, значит, это почему-то нужно? Видимо, дело сложнее, не только в желаниях ваших и моих. Вы – армяне – очень разные, как говорил поэт, «которые пролетарские (посмотрел на его одежду), а которые буржуазные». Я видел у вас страшно бедных детей и каждый день вижу страшно богатых взрослых. Быть страшно богатым в такой, несчастной стране, как нынешняя Армения, – значит быть вором». «Вы согласны со мной?» – спрашиваю его. «Да, мы разные», – соглашается он. «Ну вот, – говорю я, – выходя на площадь, где стоят бронетранспортеры, наверное, солдаты не против бедных детей, а против ворья, независимо от того, чье оно – армянское или азербайджанское? Именно ворью нужна мутная вода, чтобы оставаться страшно богатыми за ваш счет». «Давайте размышлять. Танки – временное, не популярное, случайное явление, расслоение общества на очень богатых и очень бедных, прикрываемое особенно интеллигенцией видимостью национального единства, – явление закономерное и тщательно охраняемое».

Читать дальше