Альфред Рессел - По дорогам войны

Когда мы спустились по крутым западным склонам Ливана, в долине зрели апельсины и лимоны, и мы могли дотронуться до них, протянув руку из вагона.

В городе нас поселили в пансионе "Паприка". Отсюда открывался чудесный вид на море. 2 февраля 1940 года наше путешествие окончилось. 7 февраля мы должны были отплыть в Марсель.

* * *

Во время прогулки я наблюдал любопытную картину: перед охраняемым объектом я увидел часового. Удобно развалившись на газоне и отложив в сторону винтовку с веревкой вместо ремня, этот французский солдатик лежа охранял склад. Бросалось в глаза презрительное отношение солдата к ливанскому населению. Мне не терпелось поскорее узнать, что увижу я во французской метрополии.

* * *

Утром 7 февраля мы подняли якоря. "Шампольон", колосс французской средиземноморской линии, водоизмещением 20 тыс. т, с девятью чехословацкими офицерами и восьмьюдесятью одним солдатом двенадцатого транспорта для Франции на борту направился к месту расположения чехословацкой части. 8 февраля этот шикарный пароход взял в Александрии груз в виде невероятного количества тюков хлопка и в тот же день двинулся на запад. 12 февраля мы на короткий срок зашли в Алжир, взяли на борт вино, растительное масло и какие-то бочки и под вечер вышли в открытое море курсом на Марсель. При отплытии гладь воды походила на зеркало. Вода была неподвижна, как ртуть. Путешествие обещало быть спокойным, однако среди моряков царило волнение. Они лихорадочно что-то готовили, а я не мог понять, что их, собственно, беспокоит.

В ночь на тринадцатое мне стало ясно, к чему готовились вчера. Я проснулся от диких прыжков судна. Желудок у меня то поднимался к горлу, то что-то его вдавливало вниз. Огромный корабль трещал по всем швам, скрипел, стонал и плакал. Мы попали в хорошенькую бурю. Капитан судна скажет потом, что за двадцать лет он не видел таких бурь.

Я стоял на верхней палубе. Нос судна грозно поднимался и, казалось, не собирался останавливаться в своем движении. Вот уже угол, образуемый им с горизонталью, достиг тридцати градусов. Нос корабля, как чудовищный призрак, возносился в небо. Потом огромный корабль медленно выпрямился, и метр за метром стала подниматься из воды его корма, пока не достигла такого же наклона, как нос несколько секунд назад. Когда судно, подчиняясь медленному ритму, опять выпрямилось, огромная волна накрыла половину корабля и откатилась к носу.

Я с усилием - и не без риска - поднялся по 'крутым ступенькам к капитану на командный мостик, находившийся над верхней палубой. В эту минуту налетела страшная волна. Она залила всю палубу и с шумом обрушилась на мостик. С минуту ничего не было видно. Посыпалось стекло, и внутрь хлынули потоки воды. Однако страшнее всего были удары разбушевавшегося моря о борт корабля - резкие, внезапные. Судно от таких ударов кренилось еще больше. Кто в ту минуту крепко не держался, рисковал проститься с жизнью. Буря играла с нами, как со скорлупкой.

Многие члены экипажа забились в каюты, где их выворачивало наизнанку. Из всего нашего транспорта были в норме поручик Станислав Ухитил, подпоручики Поливка, Яромир Францу и я. Мы не могли наглядеться на захватывающую картину беснующегося моря. Мы бродили по коридорам, шли то на нос, то на корму, кричали, дразнили Нептуна. И вот старика обуял ярый гнев: он ударил. трезубцем в волны и сам прыгнул за ним. Тут-то и началось! Мы крепко держались, чтобы нас не слизнуло водой, не смело вихрем. Но морской болезни не испытывали. Возможно, сказался добрый совет опытного мореплавателя из Бейрута: набить желудок твердой пищей, ничего не пить и в большом количестве есть апельсины.

Ветер немилосердно хлестал по волнам. Огромные водные валы вырастали до высоты двадцати метров и мчались друг за другом по ветру. Когда они налетали на судно, бедняга содрогался всем своим существом, казалось, вот-вот он отдаст концы. Лавины воды подхватывал вихрь, образуя из них огромные фонтаны, которые белыми водяными брызгами разлетались по воздуху. Все это напомнило мне вьюгу зимой, когда буран поднимает снег с поверхности земли. Вот море поднялось и, как гора, встало рядом, с нашим корабликом. Я смотрел и удивлялся: как это возможно? Затем тяжелое судно оказалось на высокой горе воды, будто часовенка на горе Ржип. В следующий момент мы вновь очутились в водной- пропасти, и море страшно высоко над нами вот-вот готово было накрыть нас собой. Как же оно до сих нор не поглотило нас, не раздавило? И все это сопровождалось воем и ревом урагана.

Но буря еще не достигла апогея. Вода буквально кипела, отчего в ней было больше белой краски, нежели, серо-зеленой. В мелкой водной пыли вдруг образовалась радуга, мгновение подержалась над водой и исчезла вместе с лучами выглянувшего на несколько секунд солнца.

Внутри наш "Шамнольон" выглядел весьма некрасиво. В салоне запоздало привязывали кресла и стулья (они побились), и салон напоминал зал в заброшенном замке. Каждую минуту что-нибудь с грохотом падало.

Ходьба по кораблю в такую бурю - это нечто, что нужно пережить! Вот иду я прямо по коридору. Вдруг чувствую - что-то меня останавливает. Поднятая нога зависает в воздухе, но шагнуть я не могу. В следующее мгновенье я лечу вперед, прямиком в стену, будто меня гонит неведомая сила. Потом как будто кто-то ухватил за ворот и - гоп! Вот я уже наверху, на следующей палубе судна, и не могу понять, как я там очутился. Вдруг у меня подкашиваются ноги. Мне приходится изрядно потрудиться, чтобы преодолеть тяжелое давление сверху. Я вижу, как капитан зуав тщетно пытается пройти по салону. Он выжидает, держась за. столб, прежде чем пуститься в путь, затем нацеливается на следующий столб, говорит себе: "Гоп!" - и мчится к нему. В этот момент налетает могучий шквал сбоку, и я вижу, как капитан проносится мимо спасительного столба, отчаянно размахивая руками и стараясь удержать равновесие, а затем распластывается у противоположной стены.

После обеда, в котором приняли участие очень немногие, мы пошли в курительный салон.

Я поприветствовал капитана корабля, но в этот момент внезапный рывок судна бросил меня на кресло, да столь неудачно, что я показал капитану свой зад. Всех это развеселило. Даже любимица капитана, такса, обидно усмехалась. Она удобно расположилась на диване и при резких поперечных наклонах судна съезжала на другой конец дивана, а потом ждала, когда при возвратном движении корабля поедет по наклонной плоскости дивана обратно. По ее выражению было видно, что она получает от этого удовольствие. По-видимому, это была особая "морская" такса.

Вечером мы должны были бы прибыть в Марсель, но скорость хода судна уменьшилась из-за шторма вдвое. Мы придем в Марсель с опозданием. На подходе к Марселю я спросил капитана, удалось ли спастись кому-нибудь в такую бурю при крушении. Подумав, он сказал: