Альфред Рессел - По дорогам войны

- На сегодня - все, - убежденно говорит полковник и начинает рассказывать анекдоты в ожидании отбоя, когда "отменят тлевогу", как лепечет маленькая Эвичка Штранкмюллер.

Ничего с нами уже не случится! Однако иногда шестое чувство подсказывает людям, что нужно делать. Мы прислушались к нему и вернулись в укрытие.

Стояла тишина, ничего больше не происходило. И вдруг молнией всех хлестанул ужас. Я как раз глядел сквозь щель в двери. Ночь внезапно прорезал ослепительный режущий свет, и оглушительный взрыв, последовавший за этим, потряс всех до мозга костей. Треск, звон стекла из разбитых окон смешался с грохотом рушащихся стен. В дыму и пыли исчез наш дом и все вокруг него. А потом наступила минута оцепенения. "Фред!" - в ужасе вскрикнул я. Наполовину оглушенный, я вылез из укрытия. Густой дым мешал продвигаться вперед, от мучительных опасений за жизнь сына меркло сознание. Стоя возле укрытия, я слышал, как тяжело вздохнула Франтишка. Мы оба мучительно переживали в эту минуту. Я звал Фреда, кричал что есть мочи в глухое пространство, но ответом была лишь пугающая тишина. Больше я не мог выдержать. Ничего не видя, не ориентируясь, я стал пробираться на ощупь, но из-за волнения никак не мог найти дыру в заборе, отделявшем соседний сад, где находилось убежище. Наконец я нащупал проход, пролез в него, но дальше не пошел. Что я там найду? Дым не рассеивался, искореженные деревья указывали направление к месту катастрофы. В голове моей проносились страшные видения. В том месте, где укрылся в ту ночь Фред, мне виделась в земле глубокая воронка - и больше ничего! Ничего от него не осталось. Я хотел броситься к тому месту, но ужас сковал меня, и я все стоял и глядел в непроницаемую завесу пыли, где только что жил мой сын. Боль сжимала сердце.

Но тут отчаяние подняло Меня. Будь что будет!. Несколькими прыжками я достиг сада и... увидел убежище. Оно не пострадало. Рывком открыл дверь и крикнул:

- Фред!

Я разбудил его. Фред спокойно проспал всю эту дикую ночь в укрытии один, и происходившее никак не нарушило его сна. Примитивное убежище системы мистера Андерсона доказало свою надежность.

Потом пошел дождик. Но это не была вода с небес.

Мельчайшая пыль, поднятая взрывом, теперь опускалась, как мелкий весенний дождичек, на деревья, застывшие в безветрии. Так, в 23.30 громовым взрывом закончился самый сильный до сих пор налет на Лондон гитлеровских бомбардировщиков. В ту ночь было сбито рекордное число вражеских самолетов - 183. Гражданская оборона сообщила, что только в нашем районе, в Далидже, оказалось разрушено около пятисот домов. Масштабы разрушений увеличили воздушные мины, которые немцы спускали на город на парашютах. Одна из них весом в тонну взорвалась недалеко от нас низко над землей и своей гигантской взрывной волной раздавила легкие домики, как коробочки. Верхние этажи, разрушаясь, уничтожали этажи ниже.

После катастрофы в Далидже от домов остались лишь руины, но неистребимый английский юмор продолжал жить. Утром я наблюдал такую сцену. На втором этаже на остатке рухнувшей стены на вешалке висели подтяжки. Они развевались по ветру и служили мишенью для шуток. Владелец подтяжек вовсю смешил печальных потерпевших, прохаживаясь на счет своих помочей.

Мы лишились крова. После ужина, обошедшегося нам всем в один фунт стерлингов, мы ночевали на полу подвального помещения ресторана отеля "Камберлэнд", неподалеку от Марбл-Арч (Мраморной Арки), однако в эту же ночь осколки снарядов зенитной артиллерии наглядно продемонстрировали нам, что безопасность и тут является фикцией, ибо своды потолка ресторана были лишь стеклянным куполом под небесами. Тогда мы доверили свою жизнь лондонской подземке. Счастливые, засыпали мы под грохот поездов на каменном полу платформы. Однако после массовой гибели людей на соседней станции, где бомба пробила верхние перекрытия, уверенность исчезла и здесь, в недрах земли. Теперь уже не оставалось ничего, где бы можно было укрыться надежно. Для нас настала кочевая жизнь. Из ночи в ночь, с места на место, держа Милана за руку, на руках или на спине, мы с началом сумерек путешествовали в поисках безопасного места. Как когда-то, в январе 1940 года, во время бегства маленькие ручонки опять крепко обвивались вокруг моей шеи. Случалось, что мы запаздывали и бежали в укрытие под аккомпанемент зенитных батарей, и нам угрожали осколки снарядов. Но жизнь не сдавалась. Снова и снова мы боролись за ее сохранение. 16 октября 1940 года Франтишка была на пределе сил. В то утро мы вышли из убежища в море огня. Больше так продолжаться не могло - надо было вывозить семью из Лондона.

На следующий же день мы покинули столицу и доехали до Кру под Ливерпулем, где переночевали, прежде чем продолжить свой путь в Бистон-Касл. Был как раз сильный налет. В привокзальной гостинице мы поднялись по деревянным ступенькам деревянного здания, которые жалобно, будто в страхе, скрипели при каждом нашем шаге. Мы тоже были в страхе: сумеем ли вовремя выбраться, если загорится отель?..

Утром мы уже сидели в уютной, убранной на английский манер комнате супругов Викерс в Банбери - небольшой деревушке графства Чешир на западе Англии, ведущей свое происхождение с X столетия. От лондонского ада нас отделяло 350 километров - достаточно и в то же время мало, как обнаружилось позже.

Когда мы вошли, миссис Викерс вязала, в камине потрескивали дрова, на стене старинные часы мерно отбивали время. На ковре, испещренном цветочками и закрывавшем весь пол, лежала лохматая собачка. Она не поднялась, не заворчала, лишь слегка покосилась на нас. В саду ярко пылали георгины и приглашал к прогулке свежий английский газон. Потом мой взгляд остановился на деревянной полочке у камина: там строго по ранжиру стояли, каждая в своем гнезде, около дюжины трубок. Я не мог поверить, что этот забытый мир существует реально. В Лондоне продолжался жестокий бой, там умирали люди, горели их дома. В Банбери же был мир - и душах людей, и на земле.

Пришел хозяин дома, хозяин крепости, мистер Викерс. На нем был твидовый костюм, кепи, на ногах - высокие сапоги. Светловолосый, улыбающийся. В ясном взгляде голубых глаз светилась особого рода бесхитростная мир-пая наивность, как бы озарявшая его изнутри. Он фермерствовал на арендованном у местного лорда участке; у него была корова. Кроме того, ходил куда-то на службу. Он принял нас просто. Под нейтральным обликом скрывались неподдельная доброта, сдержанность в выражении чувств, человечность. По характеру это был человек, понимающий нужды других людей. Он был немногословен.

- Не беспокойтесь, я о них позабочусь! - сказал он. И это было все. Ни слова больше. Он прибавил к этому лишь сдержанную улыбку, и глаза его засветились теплом, как бы подтверждая его скупые слова.