Александр Лавров - Андрей Белый

Размышляя в мемуарах о том, почему все же поэма «Дитя-Солнце» осталась незавершенной, Андрей Белый указал на внешнюю причину — перелом во взаимоотношениях с Блоком летом 1905 г., отразивший изменившуюся тональность мыслей и чувств у обоих друзей: «Третью песню собирался писать у Блоков, полагая: общение с ними, доселе источник шуток, меня вдохновит; в Шахматове я понял: не до поэмы; оборвавшись, она пролежала два года в столе; поданный романтически каламбур требовал романтической атмосферы; покров ее оказался той папиросной бумагой, которая была прорвана колпаком летящего вверх тормашками дурака из драмочки „Балаганчик“ <���…>» [201] Белый Андрей. Между двух революций. С. 23. . Весьма вероятно, что, собираясь дописывать «Дитя-Солнце» в форме драмы, Белый хотел противопоставить блоковскому «Балаганчику» (1906), в котором увидел исключительно издевательство над священными и непреходящими мистическими заветами, свой опыт игрового действа, в котором патетическое и юмористическое, сакральное и профанное взаимодополняли и взаимообогащали друг друга, позволяли осязать подлинную высокую «мистерию» под внешним покровом шутовской «арлекинады». Однако все, что на сегодняшний день известно о содержании поэмы-драмы «Дитя-Солнце», кажется, исчерпывающим образом суммировано в привлеченном выше материале.

И все же некий отголосок «космогонии по Жан-Полю» правомерно усмотреть в позднейшем произведении Андрея Белого, которое многие расценивают как вершину его поэтического творчества, — в поэме «Первое свидание» (1921). Именно в этой поэме гармонически расплеснулось в свободных импровизациях, закрепощенных строками четырехстопного ямба, сочетание лирической патетики и юмора, романтического энтузиазма и самоиронии, сентиментально-идиллических мемуарных панорам и гротескных карикатур; именно в ней стихия каламбурной образности, столь изощренно разработанная в сочинениях немецкого писателя, оказывается адекватным воплощением авторского представления о мире как явленном многообразии реалий, восходящем к духовному единству. Примечательно, что Мариэтта Шагинян, ознакомившись с «Первым свиданием», прибегла к той же параллели по отношению к Андрею Белому, что и ранее Э. К. Метнер, сильно способствовавший в свое время определению ее культурного кругозора. В рецензии на поэму она писала: «…то, что Жан-Поль проделывал в прозе <���…>, Белый бросил, как раскаленный металл, в сухие, строгие, скованные ямбы <���…>» [202] Самойлов П. <���Шагинян М. С.>. Поэма Андрея Белого // Жизнь искусства. 1921. № 792–797, 2–7 августа. С. 2; Андрей Белый: pro et contra Личность и творчество Андрея Белого в оценках и толкованиях современников. Антология. СПб., 2004. С. 481–482. . Возможно, ту же аналогию провел бы воображаемый и столь же просвещенный рецензент, оценивая белые вольные ямбы поэмы «Дитя-Солнце».

В творческой эволюции Андрея Белого «Серебряный голубь» — первый опыт обращения к большой «традиционной» повествовательной форме, к разработке сюжетной интриги и характеров, лишь опосредованно связанных с авторским субъективным началом. Такой выход к «эпосу» не предполагал, однако, изменения писательского метода и психологических основ творчества Белого, коренившихся в последовательном автобиографизме. Рельефно обрисованный крестьянский и уездный бытовой уклад, колоритные картины жизни и умонастроений «простонародья» были во многом списаны с натуры; сам Белый впоследствии подмечал, что ряд обстоятельств его жизни и, казалось бы, «посторонние» впечатления обернулись для него безотчетным сбором материала для «Серебряного голубя» в пору, когда замысел этого произведения еще и не зародился в его сознании: «В 1905–1906 годах я застаю себя за рядом действий, мне ставших ясными поздней, как-то: особые разговоры с крестьянами Московской и Тульской губерний, темы этих разговоров (политические, моральные, религиозные), особая зоркость к словам, жестам, любопытство, не имеющее видимых целей <���…>» [203] Как мы пишем. Л, 1930. С. 11–12. Ср. аналогичное признание в «берлинской» редакции воспоминаний «Начало века»: «С жадностью я отдавался натуре; словечки, ужимки крестьян надовражинских я подбирал <���…>» (РНБ. Ф. 60. Ед. хр. 13. Л. 79). . Такую же ретроспекцию по отношению к жизненной реальности представляет собой и основная сюжетная линия романа, создававшегося в 1909 г. [204] О том, что «в настоящее время» он работает «над повестью „Серебряный голубь“», Белый сообщал в автобиографии, написанной не позднее 5 февраля 1908 г. (см.: Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1979 год. Л., 1981. С. 34). 14 сентября 1908 г. Д. С. Мережковский, вошедший на короткое время в редакцию журнала «Образование», писал Белому (который, безусловно, делился с ним и с З. Н. Гиппиус своими творческими планами, живя в августе 1908 г. у них на даче в Суйде под Петербургом): «…немедленно пришлите Вашу повесть — первые главы <���…>»; ту же просьбу он возобновлял 26 декабря 1908 г., когда возглавил литературно-критический отдел «Русской Мысли»: «…как можно скорее отдайте переписать на ремингтоне и пришлите первые главы „Серебр<���яного> Голубя“. Нам его необходимо пустить в феврале» (РГБ. Ф. 25. Карт. 19. Ед. хр. 9). Однако замысел произведения, вынашивавшийся, видимо, в течение всего 1908 г., к тому времени еще был далек от реализации; согласно свидетельствам самого Белого, к непосредственной работе над «Серебряным голубем» он приступил лишь в 1909 г.: 1-я глава была написана в Бобровке (Тверской губ.) в конце февраля 1909 г. ( Белый Андрей. 1) Ракурс к Дневнику // РГАЛИ. Ф. 53. Оп. 1. Ед. хр. 100. Л. 46 об.; 2) Материал к биографии // Там же. Оп. 2. Ед. хр. 3. Л. 56), 7-я, заключительная глава — там же в декабре того же года. , но отразившего психологические коллизии и эмоциональные состояния, переживавшиеся острее всего в том же 1906 г.

О том, что прообразом Дарьяльского, главного героя «Серебряного голубя», был ближайший друг Белого с юношеских лет, поэт-символист Сергей Михайлович Соловьев (1885–1942), что биографические аллюзии скрыты и в других персонажах романа, исследователями сообщалось неоднократно [205] См., например: Турков А. Александр Блок. М., 1969. С. 229; Carlson Maria. «The Silver Dove» // Andrey Bely. Spirit of Symbolism. Ed. by John E. Malmstad. Ithaca; London, 1987. P. 65; Долгополов Л. Андрей Белый и его роман «Петербург». Л., 1988. С. 180; Козьменко М. Автор и герой повести «Серебряный голубь» // Белый Андрей. Серебряный голубь. М., 1989. С. 11–14; Пискунова С., Пискунов В. Комментарии // Белый Андрей. Сочинения: В 2 т. М., 1990. Т. 1. С. 686–687. ; эти указания восходят к мемуарным признаниям самого Белого и свидетельствам ряда его современников. Однако далее констатации непреложного факта обычно дело не шло. Между тем осмысление романа Андрея Белого под знаком отражения в его образно-сюжетной фактуре подлинных лиц и подлинных жизненных обстоятельств вполне может быть предметом конкретного и досконального «расследования» [206] Блестящий образец подобного анализа представил В. Н. Топоров в исследовании «О „блоковском“ слое в романе Андрея Белого „Серебряный голубь“» (в кн.: Москва и «Москва» Андрея Белого. М., 1999. С. 212–316), окончательный вариант текста которого появился в печати уже после того, как наша статья была впервые опубликована. .