Роберт Лейси - Княгиня грез. История голливудской актрисы, взошедшей на трон

Официальное сообщение о помолвке запланировали на конец августа 1977 года и накануне Гвен Робинс приехала в Рок-Ажель на обед. Как только она вошла в дом, ей навстречу из кабинета выскочил Ренье и отозвал ее в сторону.

— Гвен, — сказал он, — ты умеешь вытягивать из людей всю подноготную. Прогуляйся с этим Жюно по саду и расспроси его, чем он, собственно, занимается.

— А разве вам это неизвестно? — удивилась писательница.

— Нет, — ответил Ренье, — не совсем.

Ренье, как и Грейс, был отнюдь не в восторге от своего будущего зятя. Если в разговоре упоминалось имя Жюно, лицо князя темнело от гнева, а оказавшись в компании друзей, он бурно выплескивал свое возмущение поведением молодой пары. Однако, как и в случае с Грейс, Ренье не умел выразить свои чувства по отношению к дочери. Когда ему хотелось сказать Каролине что-то важное, он писал ей письмо, и вскоре Каролина тоже поняла, что лучшего способа общения с отцом, чем письма, просто не существует. Ренье разделял убеждения Грейс, что следует любыми способами избегать конфликта поколений. Поэтому, когда летом 1977 года Жюно прибыл во дворец Гримальди, чтобы официально просить руки его дочери, Ренье, казалось, был даже рад гостю. В нем не чувствовалось никакой враждебности, и он лишь ненавязчиво предложил немного повременить с таким серьезным и ответственным шагом, как бракосочетание, пока Каролине не исполнится двадцать один год и она не завершит курс образования в Сорбонне.

«Он ни разу не поговорил со мной как мужчина с мужчиной, — вспоминает Жюно. — Футбол, мотогонки и все такое прочее, в том же духе, но ни разу — ничего серьезного. Мне кажется, что для него я всегда оставался проблемой, которая, он надеялся, со временем разрешится сама собой».

Надеждам Ренье было суждено сбыться с потрясающей быстротой. Вскоре после венчания в дворцовой часовне в июне 1977 года брак месье и мадам Жюно столкнулся с трудностями.

Жюно, большой любитель вечеринок и дискотек, во время своих деловых визитов в Америку угодил в колонки светских сплетен, что привело Каролину в ярость. Она обвинила мужа в изменах, хотя сам Жюно сегодня утверждает, что все обстояло как раз-таки наоборот.

«В первые десять месяцев я не натворил ничего дурного, — говорит он сегодня. — А вот Каролина — да. Она изменяла мне. И я был согласен мириться с этим… Ей исполнился всего двадцать один год, она была хороша собой и неожиданно сделала для себя открытие, что быть свободной — великое дело и что, по правде говоря, рановато вышла замуж».

Каролина позже призналась, что вышла замуж не столько потому, что ей хотелось связать жизнь с Филиппом Жюно, сколько для того, чтобы поскорее вырваться из дома, обстановка в котором стала для нее невыносимой.

«Мне было двадцать или двадцать один, — рассказывала она Джеффри Робинсону десять лет спустя, — и, по правде говоря, мне не хотелось замуж…Но мне не разрешали уезжать вместе с ним на каникулы и даже проводить уик-энды — мне позволялось встречаться с ним только в доме его родителей, где царили строгие правила… Выйти замуж — это был единственно доступный для меня способ…»

Однажды летом 1980 года Жюно, вернувшись домой с теннисного корта, обнаружил записку жены, в которой говорилось, что ей необходимо пожить отдельно.

— Не волнуйся, — сказал Ренье, когда Жюно позвонил в Монако. — Она плохо себя чувствует. У нее легкая депрессия.

Супруги воссоединились на неделю, а затем Каролина исчезла снова; на этот раз она уехала в Англию, как позже выяснил Жюно. Покинутый супруг пытался найти утешение с бывшей подружкой, отправившись отдохнуть вместе с ней в Турцию (это путешествие вызвало аршинные заголовки в бульварной прессе).

Вполне в духе традиций Гримальди брак, заключенный именно ради того, чтобы соблюсти приличия, закончился громким скандалом. В начале октября Жюно получил извещение о разводе, против которого у него не нашлось никаких возражений, и адвокаты Гримальди в считанные дни оформили все в суде Монако.

Именно Грейс подтолкнула Каролину к замужеству, и теперь инициатива развода тоже исходила от нее. «Мама сказала, — вспоминает Каролина, — что мне надо развестись. Я и помыслить не могла о разводе и даже не смела заикнуться о нем, ведь католики не разводятся… Считается, что надо нести свой крест до конца… Я сказала: «Как ты можешь говорить такое? Ведь мы верующие!» Однако, мама возразила: «Религия существует для того, чтобы помогать людям, а не для того, чтобы навлекать на них новые страдания».

Тот факт, что Грейс понуждала Каролину бросить вызов вероучению, отражало приземленную, практическую сторону ее характера, которую она унаследовала от Ма Келли. Каролине было плохо, и Грейс хотела, чтобы ее дочь как можно скорее начала новую жизнь. Однако, помимо этого желания, Грейс демонстрировала и раскрепощенную сторону своей натуры, которая все сильнее стала проявляться в ней к пятидесяти годам. В духовном и личном плане для Грейс наступил подъем. Ее отношения с Робертом Дорнхельмом, ее климакс, ее возрастающая свобода от мужа и даже, в известных рамках, от условностей княжеского статуса — все это были составные части тех внутренних перемен, которые не смогли не сказаться на ее взглядах. Грейс начала новую для себя жизнь в соответствии с собственными принципами. Вряд ли вы заметили бы в ней какую-либо внезапную перемену или внутреннее озарение, и временами случалось, что Грейс то ли от страха, то ли по лености искала убежище в своей давней чопорности и предрассудках. Однако, даже подчас шарахаясь в сторону или же пытаясь щадить старые раны, она наконец начала, как выразилась Рита Гам, «обретать свое прежнее я».

Одним из ключевых моментов ее духовного возрождения стало возвращение к ней радости сценического бытия, а началось оно, по чистой случайности, в тот год, когда Грейс познакомилась с Робертом Дорнхельмом. В 1976 году Эдинбургский фестиваль выбрал своей главной темой двухсотлетие США, и Джон Кэррол, организатор главного поэтического конкурса, как раз был занят поисками американской актрисы с хорошим, выразительным голосом. «Как насчет княгини Грейс из Монако?» — предложила Кэрролу его старая приятельница Гвен Робинс.

— Это именно то, что тебе нужно, — сказала она Грейс по телефону. — Тебе надо чем-то занять себя, найти свое самовыражение. Но раз ты не можешь сделать этого в Голливуде, почему бы не воспользоваться этой возможностью здесь? Джон — достойный человек».

Эксцентричный, слегка рассеянный и всей душой преданный поэзии, Джон Кэррол пришел в восторг, узнав, что ему предстоит познакомиться с Грейс.

— Я представить себе не могу ничего более приятного, — сказал он, — чем съездить в Париж, чтобы позавтракать в обществе прекрасной княгини.