Сильвен Райнер - Эвита. Подлинная жизнь Эвы Перон

Слезоточивый газ не остановил сражение. Обливаясь слезами, наполовину ослепленные рабочие Бериссо не прекратили размахивать молотами. Спотыкаясь, они приближались вплотную к противнику, с которым сталкивались в давке, чтобы определить, свой перед ними или чужой.

Лишь на следующий день заместителю министра труда сообщили об этой стычке. Убитых и с той и с другой стороны быстро убрали. Солдаты, павшие в карательной экспедиции, были упомянуты в сводках среди прибылей и убытков армейского ведомства…

Перон прибыл в Бериссо и предстал перед профсоюзным лидером рабочих скотобоен Сиприано Рейесом, гигантом с тщательно ухоженными руками. Перон с неизменной улыбкой осмотрел кровавые аллеи между двойным рядом выпотрошенных и подвешенных на крюки туш. Затем преувеличенно любезный полковник по-дружески положил руку на плечо Рейеса.

Хозяева скотобойни не верили своим глазам. Представитель правительства, военный, полковник, так нежно обходился с Сиприано Рейесом, тем, кого они считали опасным человеком без родины. Никаких споров, только обмен любезностями. Перон уклонился от необходимости давать указания как рабочим, так и хозяевам. Последние, ошеломленные занятой им позицией, решили, что представитель правительства полностью согласен с профсоюзным лидером Рейесом.

Этот визит вежливости таил в себе немую угрозу для хозяев Бериссо. По крайней мере, именно так истолковали они прогулку полковника и поспешили заключить соглашение с бунтовщиками. Требуемая прибавка была предоставлена без всякого торга. Вдовы забастовщиков получили денежную компенсацию. Это было первое мирное соглашение с хозяевами в бурной истории скотобоен.

Визит полковника породил мощный профсоюз — Федерацию работников мясоперерабатывающей промышленности. Армия сторонников Хуана Доминго Перона пополнилась грозной силой: забойщиками скота.

Политика рукопожатий и улыбок, которая никогда до сих пор не применялась гражданским правительством, а уж тем более военными, давала потрясающие результаты. Бериссо стал политическим экспериментом, положившим начало системе. Перон все чаще и чаще появлялся на рабочих собраниях. В Росарио, как и в Санта-Фэ, пара Дуарте-Перон оказывала милости людям, обреченным на каторжный труд.

Хуан Перон курил вместе с отверженными их дешевые сигареты. Поднимал за их здоровье стаканы слишком терпкого вина, обжигавшего горло. Он излучал простодушие и искренность, переходя от самого откровенного веселья к суровой серьезности, когда начиналось перечисление подлых уловок и коварных действий капиталистов.

Слушая Радио-Бельграно, бедняки упивались напыщенными словами, порождавшими надежду. Бедняки любят слушать, как на всех волнах кричат об их драме. Они проникаются сознанием собственной значимости. В семь часов вечера они ужинают перед своими радиоприемниками, стараясь не жевать слишком громко, чтобы меньше шуметь. Приказывают детям замолчать. Ложки едва слышно скребут по дну тарелок. Говорит блондинка из Хунина. Отныне программа Эвиты на Радио-Бельграно в семь часов приобретает масштабы пролетарской оперы. Народ-король прославляется с оглушительным колокольным звоном. Насквозь лживая история красавца-полковника окутана романтической дымкой в представлении слушателей, этих вечных иммигрантов, мечтающих вырваться из нужды. Единственная роскошь в их жизни — это радио, доносящее свой голос до самой убогой лачуги, до самого отдаленного жалкого ложа. Каждое тремоло Эвы Дуарте бьет прямо в средоточие тоски ее слушателей.

Перон отправляется в нищий пригород Буэнос-Айреса, чтобы торжественно открыть программу благотворительности. Эвита его поздравляет. Пожилая дама целует Перону руку. Поцелуй звучит в эфире оглушительно, как удар мяча. Эвита вытягивается в струнку перед микрофоном и провозглашает: «Вот новый гений, который станет отцом бедняков!»

Никто не смеется. Все слушают, затаив дыхание и утирая слезы. Иммигранты, приехавшие в Аргентину в поисках земного рая, ждут, что с минуты на минуту он откроется перед ними по мановению руки. Теперь этот рай манит их не как несбыточная мечта, а как грядущая реальность. Они плачут над самими собой обильными умиленными слезами. Но сердца «голондринас» — сезонных рабочих — трепещут, потому что им обещают не работу, а войну против богачей.

Никакая развлекательная передача, никакая трансляция из мюзик-холла не собирала до сих пор такое количество слушателей, как социальный час под соусом Дуарте…

Отныне Эвита обретает новый символ власти. Она становится мадонной трущоб.

В семь часов вечера Хуан Перон неизменно запирается в своем кабинете в секретариате министерства. Включает радиоприемник. Затем удобно устраивается в кресле и сосредоточенно слушает, скрестив руки на груди.

«Каждый день я буду рассказывать вам, что он сделал, чтобы улучшить вашу жизнь».

Голос Эвы Дуарте властно громыхает в полированном звуковом ящике. Она напоминает о существовании Перона, неустанно возвещает об этом стране. Эвита демонстрирует Перона, обваливает его в муке, подрумянивает в жире… На высокой ноте дыхание у нее перехватывает. Хуан Перон улыбается и решается, наконец, не спеша закурить сигарету.

В пустом кабинете звучат непрерывные восхваления. Перон не выдерживает, он чувствует, что тает. Откуда в нем такой источник доброты? Ему хочется увидеть себя со стороны, познакомиться с собой. Благодетель… Значит, он плохо знал самого себя? Хуан Перон влюбляется в Хуана Перона при посредстве передач Радио-Бельграно. Тем более, что ему вот-вот стукнет пятьдесят, безжалостный возраст, когда нужно постараться забыть о приближающейся смерти.

В ответ на благоговение, которое публично выказывает ему Эвита, Перон проявляет по отношению к ней такое же почтение в присутствии свидетелей. Как правило, он соглашается со всеми ее предложениями. Но абсолютное уважение, проявляемое Эвитой Дуарте к Перону на публике и по радио, сменяется почти пренебрежением, стоит ей оказаться дома. У себя в квартире она демонстрирует лишь скуку, как будто ее перонистское обожание лишь товар, предназначенный для всеобщего потребления, в то время как саму ее тошнит от полковника.

Машина заместителя министра едет по извилистой дороге у отвесных стен Анд. На высоте четыре тысячи метров мотор работает с перебоями. Гора, взметнувшаяся ввысь над облаками, живет своей неведомой жизнью. Иногда в пропасть падает камень, осыпается скала, слышится громыхание в лощине.

Городок Сан-Хуан жмется к скалам под чистым ясным небом. Солнце заливает ярким светом долину, украшенную оливковыми деревьями и виноградниками. Но над этим пейзажем, овеянным библейским очарованием, не раздаются больше живые ритмичные песни Анд, не звучат танцевальные напевы с четко отбиваемым тактом, столь далекие от меланхолических песен пампы.