Сильвен Райнер - Эвита. Подлинная жизнь Эвы Перон

Официальные сообщения противоречивы. Состояние больной то улучшается, то становится критическим. Непрерывные богослужения во спасение Эвиты поражают воображение. Ежедневные официальные извещения в начале июня становятся все короче. Никаких изменений. Ночь прошла спокойно. Но специалисты по раковым болезням — немцы, австрийцы, аргентинцы — постоянно проводят консилиумы. Они спорят, каждый раз говорят о каком-нибудь новом методе лечения. Появляется сообщение о том, что посол Франции отменил обычный праздник, который давал каждый год 14 июля для французской общины Буэнос-Айреса. О состоянии Эвиты продолжают судить по косвенным признакам: Перона сегодня нет в кабинете, улицы в центре города перекрыты.

22 июля конфедерация труда проводит мессу на открытом воздухе. Над большой площадью Республики идет дождь, и все программы радиовещания передают шелест дождя, перекрывающий слова отца Бенитеса, который читает проповедь: «Бог, выбрав Эву Перон, выбрал нас, потому что ее страдания — наши страдания». Раздается гром аплодисментов, как в Сенате, где единодушно решили сделать книгу Эвиты «Смысл моей жизни» обязательной для изучения в школе в соответствии с законом. По всей стране рабочие на десять минут прекратили работу, чтобы послушать мессу, проходящую под шум дождя.

Полиция тем временем защищает резиденцию от притока любопытных. Только министры могут пройти через полицейский заслон. Толпу продолжают держать в напряжении — Эвите то лучше, то хуже…

Все транспортные маршруты, ведущие к резиденции, окончательно перекрыты, чтобы «создать тишину» для Эвиты, как сообщает коммюнике. В это же время пресса публикует фотографию-призрак, на котором Эвита похожа на заключенную Аушвица. Светлая коса, свисающая со впалого плеча, потухшие глаза во ввалившихся глазницах, мертвенная улыбка.

Эта фотография была опубликована 16 июля. Орден Святого Мартина послужил наградой ее агонии. Говорили, что у Эвиты было при этом одно-единственное видение, возвращавшее ее на ферму в Чивилькое: куры бродили и клевали пол по всей комнате, на кровати, на ее руках.

У нее случались моменты чрезвычайной слабости, вызванные, так сказать, «балконной экзальтацией». Эвита так и не поняла природу своей болезни, потому что вопли толпы мешали ей осознавать действительность. Постоянное волнение преображало место действия, расширяло брешь. Эвиту раздирало одновременно и удовольствие, которое доставляла ей толпа, и физическая слабость.

Народ топчется на улице, с которой удалили шумный транспорт ради бывшей девушки из мюзик-холла. На втором этаже резиденции вдруг гаснет свет. Закрываются кафе, кинотеатры, вслед за ними театры. Публика рыдает на улицах. Все знаменитости, находящиеся на гастролях в Буэнос-Айресе, удаляются на цыпочках. Огни рампы погашены по приказу свыше.

Толпа вновь обретет свою Эвиту только на почтовых марках. Перед огромным портретом в двадцать часов двадцать пять минут погашены факелы толпы. Фехтовальщик, обосновавшийся в Каса Росада, остался один.

Повсюду Эвита. В самолетах, на окнах аэровокзала, под стеклом окошечек на почте, над расписаниями, на ветровых стеклах такси, на лесах строящихся зданий, по обе стороны от распятий в жилых домах и в конторах. Распутные женщины виснут на решетке ограды резиденции и плачут, призывая мертвую, словно хотят обнять ее.

В девять тридцать в саду президентской резиденции появляется процессия. Гроб несут Перон, Хуан Дуарте, секретарь министерства информации и глава Палаты депутатов.

Сколько времени продлится спектакль? Пока последний желающий не попрощается с Эвитой. Здание министерства труда стало временной гробницей для усопшей, пока не будет сооружен мавзолей, двадцать четыре копии которого появятся во всех крупнейших городах Аргентины.

Прикрыв от дождя головы раскрытыми газетами, люди ждут. Народ носит портреты Эвиты в медальонах на груди, на обратной стороне карманных зеркал, народ ее оплакивает. А тело Эвиты не перестает блуждать между зданиями конфедерации и министерства труда, путешествовать туда и обратно, рассекая толпу. Каждому хочется повернуть усопшую к себе к своей же выгоде. Хосе Эспехо и Хуан Перон оспаривают друг у друга привилегию нести угол гроба на плече.

Буэнос-Айрес погружается в траур. На шестах возле трамвайных путей висят ленточки крепа, уже два дня как запрещена продажа бензина. Больше не видно машин. Улицы свободны от автотранспорта. Проезжают лишь немногие привилегированные лица. В толпе все чаще случаются нервные срывы и расстройства. Только на одном пункте охраны за день пришлось оказать помощь двум тысячам человек. Машины скорой помощи непрерывно снуют по городу.

Перед зданием министерства труда громоздятся кучи потерянных вещей. Иногда рыдающие женщины роются в них, отыскивая потерянный плащ или сумку. Быть может, и нечестные люди пользуются случаем, выуживая себе что-нибудь из одежды. Никто не обращает на это внимания. Эта гора потерянных вещей — словно последний подарок умершей. Пусть люди пользуются!

Эвита лежит в гробу, руки сомкнуты на букете цветов, на шее ожерелье Освободителя. Над гробом аргентинский флаг, на котором выделяется огромное распятие, кровавое распятие колониальной эпохи. Министры стоят в карауле, сменяясь каждые два часа. В давке уже задохнулись восемь человек. Сотни раненых унесли на носилках. Умер генерал Ваккан, президент военного кружка. Все хотят подойти поближе, чтобы увидеть ее, открытую до пояса, в вечернем платье, исхудавшую и спокойную. Подходят женщины из толпы с букетиками фиалок, мужчины с черными нарукавными повязками. Повсюду множество цветов. Эспехо и конфедерация труда объявили месяц траура. В течение получаса раздаются гудки локомотивов в Тукумане, эти душераздирающие звуки должны выражать печаль тех, кто впервые выразил Эвите свое недовольство.

Повсюду развешивают большие фотографии, кутают в ткань светильники. Ночью в каждом окне горит свеча. Во всех школах портрет на стене украшают цветами перед началом занятий. Великое шествие продолжается.

Приехала мать Эвиты с двумя овдовевшими дочерьми. Они пробираются между грузовиками с бутербродами и бутылками с сидром, которые предлагаются людям в благодарность за их присутствие. По всему городу расставлены маленькие алтари с изображением Эвиты, а вокруг — пламя свечей, трепещущее под дождем. Цветы хлынули из домов на тротуары, и муниципальные мусороуборочные машины собирают по ночам тонны раздавленных, растоптанных букетов. Цветочные магазины опустошены. Они продали все запасы и закрылись.

Проходят представители всех конфессий, в том числе раввин Амарам Блум, предложивший в плакальщицы двенадцать юных девушек в белом. Каждые две минуты открываются двери министерства труда, первые ряды пропускают в часовню. Остальная толпа продолжает биться в закрытые двери. На подступах к министерству запрещено движение транспорта. Сотни тысяч людей в рабочей одежде, женщины в черных мантильях, многие со значками перонистской партии, все терпеливо ждут долгими часами.